Часть 2 клетка
Огромная зала с закрытыми окнами и толпой людей, придворных, съедала весь воздух, отчего безумно кружилась голова и расплывалось в глазах. От галдежа беснующейся толпы, эхом отражающимися от стен, пронзая слух, так, что чуть ли не лопались ушные перепонки. «Вот её мы поймали в саду, больше не было там никого!» произнес тот самый молодой человек, указав пальцем в сторону незнакомки.
«Она?!» казалось, князя охватил ужас, его голос выдавал нервозные тембры, заставляя дрожать всё его тело. Так, что он даже сам не заметил, как оказался рядом с незваной гостьей. «Ты дрянь, где моя дочь?! Она жива? Куда он её забрал?» куча вопросов и паника, паника, паника. Бешенные блестящие глаза, против её невообразимого, и, как на тот миг казалось всем присутствующим, хамского молчания и безразличия. В порывах гнева князь схватил незнакомку за волосы, окончательно растормошил её пучок. Волосы в тот же миг распушились, рассыпавшись небрежно по лицу, скрыв столь же крупные, как и пояс, золотые серьги, украшенные непонятными символами. «Я знаю, кто ты, и знаю, чего тебе надо!» кричал князь. «Я еще вобью в вас страх, а ты будешь молить о смерти!» Тогда он слегка охладел и, вытерев руку о свой красный кафтан, обшитый мехом, так, словно обмарался, проговорил: «Запереть её в башню, не давать ей ни воды, ни еды. Заковать и не подходить к ней. А самое главное не трогайте её руки. Сила её в руках».
«Кто она?» спросил у князя молодой человек.
«Всего лишь одна из причуд мерзкого гада!» с ненавистью ответил князь.
Невыносимый затхлый запах, такой, будто кто-то сдох и его благополучно похоронили под соломой, постеленной на полу. Сухая и колючая, она вонзалась в кожу, оставляя кровоточащие следы, ломаясь в бороздках и образуя занозы. Стены каменной кладки возносились вокруг, тянулись высоко-высоко, образуя угнетающую темноту, и лишь легкий отблеск света от прорезей маленьких окошек с двух сторон башни где-то там, так же высоко, почти у самой крыши вносил дыхание некой жизни в душную темноту, освещая деревянную дверь, крепко запертую на засов. Мощные железные оковы сдавливали запястья, оставляя иссини-красные пятна синяков. Острые грубые края располосовали кожу, оставляя кровоточащие порезы. Разносящие свой запах по всему помещению, отчего становилось ясно, что это единственная влага, и казалось, что даже обезвоженные стены требовали её, словно шептали: «Кровь! Кровь!»
Цепи змеями ползли к стенам, равномерно располагаясь на полу и поднимаясь почти на два метра вверх, цепляясь за большой крюк с одной стороны. Вторая же цепь тянулась к противоположной стене, закручиваясь в некий несложный механизм вроде катушки с тормозным креплением, позволяющий натягивать или ослаблять цепь по мере необходимости.
Прежде шикарное платье превратилось в лохмотья. Грязный и рваный подол обматывал разодранные колючей соломой ноги. Вьющиеся локоны длинных волос запутались, образовав некое подобие пакли. Золотые украшения тянули вниз, казались безумно тяжелыми. Измученное, обезвоженное, почти безжизненное бледное лицо. Но всё тот же пустой взгляд, убивающий, ненавистный, вызывающий злобу. «Где моя дочь?!» неустанно твердил князь. Каждый день продолжая надеяться на утешительный ответ. Но в ответ лишь тоже молчание. «Ты же знаешь, он за тобой не вернется. Вирса, стоит только сказать, где она, и я обещаю, что подарю тебе свободу!» князь стоял перед пленницей, возвышаясь. Бывшие когда-то черными, съеденные сединой волосы закручивались в легкую спираль. Величественный вид и стан в этом полумраке делали его значительно моложе, чем было на самом деле.
«Если он не пришел, значит, она уже мертва», еле слышно пробормотала женщина. «Ты же сам знаешь. Долги надо возвращать».
«Тебе ли говорить о долгах?»
«Ты забрал у него, он забрал у тебя! Увы, твоей дочке не повезло, видно, взяла больше твоей крови», глаза женщины в тот миг блеснули, а на лице появилась натянутая ухмылка, будто кто-то, дергая за ниточки, как марионетку, заставляет ее это говорить и делать. Не зная, что делать, еле сдержавшись от рукоприкладства, князь вышел вон из комнаты, строго-настрого приказав стражникам не давать пленнице ни еды, ни воды. А тот, кто нарушит его волю, сжалится над женщиной, будет сурово наказан.
Вот только стражники, уж захмелев от скуки, решили на свою усладу удовольствие найти. «Ну что, дружище!» сказал один другому, отперев замок и ввалившись в темную комнату. «Все равно ей подыхать, раз уж наш князек совсем умом слаб стал. Так, может, доставим девушке удовольствие перед смертью!» Тогда мужчина подошел к ней вплотную и, нагнувшись над Вирсой, сдавил грубыми руками ее шею, оттягивая голову в сторону, сбросил с её тела свисающие пакли волос назад. Впился губами в её губы, беспощадно, мерзко слюнявя её кожу. «Подарим немного любви и ласки!» второй в это время стоял между дверью и механизмом, держащим цепи в натянутом состоянии, так что тело женщины слегка поднялось и оторвалось от земли. Распятые руки ужасно болели, оковы раздирали запястья в клочья, так что кровь из ран алыми ручейками стекала по рукам до локтей, затекая в рваные рукава платья, пачкая их. Некоторые из ручейков останавливались раньше, набираясь в обильную каплю, свисающую с кожи и падающую вниз. Так что под ними образовывались небольшие лужицы, которые постепенно густели и впитывались в каменный пол. Устало перебирая ногами, она пыталась достать коленями пола, чтобы хоть немного ослабить невыносимую боль. Но она не кричала. Лишь, как всегда, безмолвно терпела прикосновения его мерзкого, склизкого языка на своей измученной коже. То, как он спускается ниже по шее, обнажив ее грудь, вгрызаясь зубами в соски, сдавливая их с невыносимой силой. Хотелось плакать, но она не могла. Точнее, она плакала без слез где-то там внутри себя.
Но что-то пошло не так, и, издав жуткий скрип, механизм пошатнулся, и цепь сама по себе закрутилась, ослабляясь. Вирса мертвым грузом упала на пол, сначала на колени, опрокинувшись после назад. Мужчина не сдавал своих позиций, нависая над женщиной, как хищник над жертвой, принялся рвать на ней платье. Отбрасывая по кускам в сторону корсет, взял подол юбки у самого края и, применив силу, разорвал его до самого основания, после забравшись рукой под подол её нижней юбки.
Широко открыв глаза, Вирса очнулась, приподнявшись, она схватила стражника за серо-коричневые одежды, отшвырнула его к стене, к которой была прикреплена вторая цепь. Так, словно это была не слабая женщина, а здоровенный мужик. Окончательно поднявшись на ноги, пошатнувшись в сторону. Рваное платье окончательно свалилось с её тела. Вирса подошла к человеку и грузом навалившись на него сверху, прошептала: «А ты хочешь любви и ласки?!» Тогда она прижала свои покрасневшие от крови ладони к его сердцу и прошептала: «Кем был по жизни, тем и будь». И в тот же миг человек превратился в крысу. Обычную серую крысу, выползающую из-под одежды.
«Ведьма!» заорал второй стражник и бросился на неё, обеими руками схватив её за запястья, стараясь сдержать её руки. Так, чтобы она не могла дотронуться до него. Но женщина оказалась сильнее, с ненавистью и гневом, ярко выраженным на её лице, Вирса сжала его голову ладонями, словно в тиски, прижала мужчину к стене. Её глаза блестели пламенем, а из приоткрытого рта шел пар. И вот, когда его череп уже, казалось, вот-вот затрещит и лопнет, что-то отбросило женщину в сторону, оторвав её руки от головы стражника. И лишь когда мужчина открыл глаза, понял, что его спасением оказался тот самый молодой человек, что и поймал Вирсу.