Перекати-поле - Носкова Анна

Перекати-поле

Анна Носкова

© Анна Носкова, 2024

ISBN 978-5-0062-7781-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Глава 1

1942 год.

Березовая роща, легкий ветерок шелестел листвой. Дробь дятла разносилась по округе, куковала кукушка. По узенькой тропке шел человек. Он шел медленно, опираясь на самодельный костыль. От боли и усталости он, время от времени, приваливался к березовому стволу, чтобы отдохнуть. По запыленному лицу катились скупые мужские слезы. Он тихонько бормотал себе под нос: «Еще немножко Вот закончится роща, а там мосток через малую речушку А там дом»

Тишина. Он не мог поверить, что нет взрывов, криков, лязга орудий и страшных, мерзких рож немцев. Страх, поселившийся в душе, с гулким стуком сердца все это время жил в нем. Дойти до дома, уткнуться в гриву Белявки. Она поймет, милая, поймет, выслушает и пожалеет. Дойти, главное дойти и вот мосток. Он оперся о хлипкие перила. Вода в речушке была прозрачна, как слеза: камешки на дне, резвится головастик. Еще немного огородом. На грядках что-то зеленело, казалось, что родимую сторону не затронула война  пели петухи, брехали собаки. С громких скрипом журавля из колодца кто-то тяну воду. И вот стоит старый абрикос еще с зеленцой, а когда поспеет  слаще меда. Мать налущит кураги, высушит косточки, зимой так упоительно стучать молотком и выталкивать сладкую сердцевину камушка.

Он доковылял до низкой скамьи у ствола абрикоса, закрыл глаза, и тихонько засвистел. Сейчас с фырканьем из сарая ему ответит Белявка. Было тихо. Он снова засвистел. Белявка молчала. Он открыл глаза и увидел перед собой в короткой белой рубашонке, облепившей худющее тельце, девку с тоненькими ручками-веточками, с ножками, вьющимися короткими волосами. Девка стояла, чуть приоткрыв рот, из которого виднелись мелкие острые зубы как у щучки. Сунь палец и откусит. На треугольном личике светились огромные черные глаза. Взглянув в них, он как в полынью ухнул. Девка развернулась и пошла во двор, крича:

 Тетушка!

Появилась мать, вытирая руки о цветастый фартук. Подлетела, упала на колени, приговаривая:

 Васенька, сынок родимый.

Девка стояла у штакетника.

Он гладил мать по голове и говорил:

 Ладно, хватит Живой, живой Покалеченный малость, но ничего.

Он не стал говорить, что услышал в госпитале свой приговор «не жилец». Бочину разорвало, и сколько ее ни штопали, толку не было, и над ним смилостивились  отпустили домой умирать.

Он мотнул головой в сторону девки:

 Это кто?

 Жиличка. Как город бомбить стали, они все побежали по деревням, городские, а эта хворая, тиф подхватила где-то. Наши никто не захотел заразную брать, а я взяла. Они мне целую горсть побрякушек золотых насыпали. Корова сдохла, жрать нечего было зимой, так я на перстенек в соседней деревне две козы выменяла. А эта живучая оказалась, выкарабкалась. Говорит: «Мыться мылом хочу», а где я его возьму, так она: «Я сама сделаю, достань то-то», и мне кусок дала. Представляешь Васенька  мыло сама делает, а цацки еще остались, так что деньги есть.

 Белявка на выгуле?  спросил Вася.

 Белявку забрали в шахту, кобыла хилая, сдохла.

 Белявка сдохла?  прошипел Вася.  Мать ты же обещала сберечь ее!

 Васенька, тут бы самому сберечься, не говоря о какой-то кобыле.

 Ты же обещала!

 Васенька, ну пришли и забрали. Что я могла? Кормить не чем.

Василий взялся за голову.

 Ты обещала и Белявку сберечь, и что меня Бог сбережет. Сберег меня Бог?  кричал Вася.  Подыхать домой пришел, слышишь, подыхать. А там на войне, где твой Бог?

 Ты что мелешь, окаянный?

 Да ты знаешь, как там? Месиво кровавое, жуть. Куда смотрит твой Бог?

Он рванул, как мог в избу, сорвал со стены иконы. Мать бежала следом и кричала:

 Ты что делаешь? Опомнись! Побойся Бога!

 Бога? Я никого не боюсь, ни черта, ни бога. Нет твоего Бога.

Когда от икон полетели щепки, мать заорала:

 Что ты делаешь, ирод! Ты же всю жизнь себе перековеркаешь, всю жизнь будешь перекати-поле.

 Жизнь? Какая у меня жизнь? Нет у меня никакой жизни, калекой жить или от пуль подохнуть.

Открылась рана и Василий рухнул в беспамятство. В горячке он прометался неделю. Мать ухаживала, прикладывала травяные примочки, отпаивала отварами. Открыв глаза, Василий увидел неподалеку сидела девка, читала книгу. Первая мысль в голове: ученая, буквы знает.

Девка подняла голову, увидела, что он смотрит на нее, выглянула из дверей и крикнула:

 Тетушка!

В комнату зашла мать, приложила ладонь ко лбу:

 Отпустила лихоманка. Тетка Марья сказала, что если через семь дней не очухается, тогда все.

Еще через неделю Василий вышел на лавочку к абрикосу. Жиличка вышла с заднего двора, мимо сараев скрылась из вида. Вася все это время провожал ее взглядом. Мать окликнула его:

 Ты чего там узрел? Че ты на нее все пялишься? Ни кожи, ни рожи Взяться не за что!

 Просто любопытство съело,  ответил Вася.  Кто такая, где жила, с кем от бомбежки бежала? Да и вообще, сколько лет девке? На тело глянешь  ну дите дитем  лет 15, а в глазищах вся жизнь.

Мать хлопнула его тряпкой:

 Жизнь в глазах Она жизни не знает, и горести жизни не знает! Мне цацок насыпали, а у нее знаешь сколько? Узел целый! Она в следующий раз уйдет, а я возьму чуть-чуть.

Василий вскочил, забыв про боль в боку:

 Ты чего сбрендила, старая?

 Я не старая, я еще молодая,  вытерла фартуком выступившие слезы мать.  Ты посчитай, сколько мне лет, в моем возрасте еще детей водят.

 Дитя можешь привести, а чужое не тронь,  ответил Вася.

Опираясь на костыль, Вася медленно шел по своей широкой длинной улице. Через дом на деревьях висели черные ленты, оповещая, что в доме траур. Дойдя до двора, где жил друг Мишка, поколебавшись, вошел в калитку. Мария, жена его, поженились перед самой войной, в корыте мыла малыша. Обернувшись, увидела Васю:

 Живой, а от моего ни весточки.

Завела в избу, поставила картошку, отрезала маленький ломтик хлеба:

 Чем богаты, зима лютая была. Денег не видим, пай урезали, все на войну идет. А ты не видел моего, может где встречались?

Вася ответил:

 Нет, не видел, да и сам думал, что в сырую землю уйду. А здесь что, немцы не квартировали в поселке?

 Квартировали, всю живность, у кого какая была, пожрали. А у матери квартировал кто-нибудь?  Мария закрыла рот ладонью.

 Ясно, да я не спрашивал у нее были здесь немцы или нет, я по хате понял. Ты меня картошкой угощаешь, а она меня мясом с банки кормила, да в болезни не понял откуда.

Мария тронула его за рукав:

 Вася, ты не сердись на нее. Это война, выживал каждый как мог. Анфиса  баба видная, да еще молодая, вдовой рано осталась

Василий хмурился:

 Так вышла б замуж, я что против? Зачем же к себе немчуру приглашать?

 А никто не приглашал, они сами выбирали хату какую хотели. Ничего, Вася, выкарабкаемся, были б живы.

Он устал, бок еще сильно болел, силы возвращались медленно. Сел на поваленное бревно около бабки Фроси. Небо голубело, листва шелестела. Сухонькая, в беленьком платочке, она грелась на солнышке. В траве копошились куры с цыплятами. Вася спросил про жизнь, про здоровье, рассказал о себе и тут жиличка Розка прошла мимо с тремя ребятишками, в руках лоскутное одеяло.

 У цаца какая, гордая, нелюдимая,  фыркнула бабка Фрося.  Ни с кем не здоровается, но добрая  пошла детишек буквицам учить, а они ее Розой Леонидовной называют. Сама пигалица, а поглянь цену себе какую имеет. Пришла тут ко мне на днях и говорит, мол, Ефросинья Матвеевна, не дадите вы мне меду и свежих яиц?. Я  Ефросинья, да еще и по отчеству, да меня в жизни никто так не называл! А я ей, дескать, что, яишенки захотелось да чайку с медом? А она говорит, нет, яйца в волосы втираю, чтобы после болезни росли, а мед на лицо, чтобы кожа не сохла.

Бабка Фрося захихикала.

 Невидаль какая  мед на морду класть, а взамен,  бабка Фрося повела плечами,  шальку придарила.