Так госпожа Эржебет и дала отпор султану, заметил кто-то из толпы.
До сих пор расплачиваемся, буркнула под нос старуха Анна.
Будь ты марежудом, всё было бы не так! Правда, мать? Адриан засмеялся, громко и зло. Мы бы все уже процветали.
Его смех подхватила толпа, и он превратился в нервный хохот, за которым селяне пытались скрыть страх от бед, навалившихся на них. В этом году снова подняли размер дани, и многие уже переживали, боясь, что не все перезимуют. Хоть Залесье и было на особом счету у девлетского султана, с каждым годом он всё увеличивал размер податей, затягивая сильнее петлю на их шеях. Как любил рассуждать Василе за рюмкой цуйки, скоро от жертвы госпожи Эржебет ничего не останется. Только вера в Босору. Стоило ли ей вообще продавать душу, чтобы двадцать лет хранить Залесье в покое?
Смех резко прекратился, Михей озирался, чтобы понять, что произошло. В этот момент его взгляд встретился с синими глазами незнакомки, которая до сих пор хранила молчание. Они напоминали глубокие горные холодные озёра, к которым Михей с братьями бегал в жаркое лето, чтобы охладиться и утолить жажду. Ему показалось, что в её глазах он видит неизвестный и загадочный, а потому и желанный мир. Он понял, что мог бы смотреть в них вечно. Михей сглотнул, так как незнакомка заметила его жадный взгляд. Она была не старше его, но в её глазах затаилась мудрость и печаль, будто она уже давно живёт эту жизнь. Михей увидел, что её шея была замотана серой тканью такой отмечали служительниц Босоры, босоркани. Такая же метка была на второй девушке. Но как это возможно? Если все босоркани это мудрые старухи, обезображенные временем, помогающие людям и восхвалявшие Босору. Михей бросил быстрый взгляд на другую, чтобы убедиться, что она тоже молода. Это было очень странно. Он нахмурился.
Довольно, сказала незнакомка, её голос был холоден, резок и властен, и сделала шаг вперёд. Михей смог разглядеть открытый вырез платья кожа была испещрена россыпью розоватых рубцов, которые сползали на грудь. Это явно были безобразные ожоги, но почему она их не прятала? Это приказ марежуда Эржебет. Нечего обсуждать. Расходитесь. Приводите девчонок на рассвете. Их должно быть тринадцать.
А если мы не подчинимся? спросила старуха Анна.
То вас постигнет та же участь, что и ваших соседей в Клушараде три года назад. На лице незнакомки не дрогнул ни один мускул, как будто она произнесла какую-то банальность, а не предрекла гибель в огне их деревни. Кира может рассказать про это. Она единственная выжила там.
Толпа уставилась на Киру и начала перешёптываться. Михей посмотрел на неё она усмехалась, на лице не было и тени грусти или боли. Как можно быть настолько бессердечной?
Марчел, Кира, мы уходим.
Незнакомка подхватила подол чёрного платья и пошла сквозь толпу, которая сразу же расступилась перед ней, не желая и боясь преграждать ей путь. Мужчина, как верный пёс, поплёлся за ней. Он был явно старше, но подчинялся ей? Кира хмыкнула и пошла следом за ними. Солдаты стали разгонять толпу.
Все уже разошлись, а Михей как заворожённый смотрел туда, где скрылись посыльные госпожи Эржебет, не в силах оторвать взгляда. Прекрасные голубые глаза всё не шли из головы. Иния потянула его за рукав, вытаскивая из сладкого наваждения. Он мотнул головой и уставился на сестру и Тиранду обе побледнели и понуро глядели на него. Михей сглотнул обе девчонки были единственными дочерьми в их семьях. На сердце потяжелело.
Отец заждался нас, сказала Иния и строго посмотрела на него. Наших вроде не было на площади. Нам придётся сообщить им новость.
Придётся Вы как?
Не задавай глупых вопросов, сказала Тиранда. Мне пора. Увидимся завтра, её голос дрогнул, готовясь сорваться на плач. Она развернулась и быстро побежала в сторону дома.
Иния тяжело вздохнула и поплелась вперёд.
Люпус, за мной, подозвал Михей пса, который послушно ждал их.
Чутьё его не обмануло.
***
Дом встретил их необычной суматохой. Василе кричал на обе комнаты, то ли ругая, то ли подгоняя Думитру, а мать носилась от сундука к сундуку, собирая вещи. Михей и Иния зашли в большую комнату на скамье сидел Василе, изрядно покрасневший, а перед ним на столе стояли кувшин с цуйкой и рюмка. Его глаза блуждали, не находя предмета, чтобы зацепиться и остановиться. Стеклянный взгляд заставлял ждать подвоха. Ровно до того момента, пока он не увидел Михея. Губы расползлись в тошнотворной улыбке, обнажая желтоватые зубы.
Явился не запылился. Где окаянная тебя носила? спросил Василе и икнул; мать уже перестала делать попытки оторвать его от бутылки.
Я был на выпасе, сказал Михей, выходя вперёд и загораживая сестру. Вы знаете, что на площади случилось?
Вопросы тебе никто не разрешал задавать. Василе ударил по столу, слишком сильно, капли цуйки расплескались на скатерть. Садись и выпей с отцом.
Так для этого вы звали меня? Выпить цуйки? Михей сжал кулаки, подавляя гнев. Там на площади
Заткнись! Слова тебе, ублюдок, не давали. Ружа!
Василе, да как можно сына родного ублюдком называть? позади раздался голос матери.
Михей обернулся на него. Его мать была в сером изрядно заштопанном платье. Волосы она прятала под таким же серым, выцветшим от времени платком. Михей не раз слышал, что мать в молодости слыла первой красавицей Драгоста, но, глядя на эту замученную жизнью с иссохшей кожей и потускневшими волосами женщину, в это верилось с трудом. Ещё меньше верилось, что на неё мог засматриваться залесский жуд.
Михей бросил взгляд на внушительный узелок, который в руках держала его мать. Такой же она собирала в тот день, когда они провожали Лучиана в его новый дом. Неужели пришёл и его черёд перебраться из отчего дома? Ему было девятнадцать лет, это было бы неудивительно.
Да действительно! Василе усмехнулся и осушил рюмку с цуйкой. Ублю он запнулся, заметив строгий взгляд жены. Эй, садись уже.
У нас есть новости, выпалил Михей, обращаясь к матери.
Да кому они нужны? продолжил Василе. У меня тоже есть новость: ты больше с нами не живёшь. Пора как Георге жить своим домом
Госпожа Эржебет прислала людей, чтобы забрать по одной дочери из каждой семьи, не обращая внимания на Василе, сказал он.
Что? Мать замерла, а узелок выпал из рук. Но Иния
Да что ты так испугалась? Что он сказал? Василе наполнил ещё одну рюмку и залпом осушил её.
Ты не услышал? Да как же Иния. Мать притянула к себе дочь и крепко обняла.
Да объясните уже! Он икнул.
Инию госпожа заберёт, повторил Михей.
Как заберёт? Нашу Инию? Но как? Зачем? Ведьма Василе выпил ещё одну рюмку. Давно её надо было на костре сжечь.
Побойся Босоры! запричитала мать под нос.
Все замолчали. Мать крепче сжала Инию, непрерывно гладя её по спине, Василе хлебнул из горла бутылки, наплевав на остатки достоинства. Воображение Михея рисовало, как Иния отправляется в замок Верчице, вырубленный в горе. Там её отведут в самый тёмный подвал, привяжут к дыбе и денно и нощно будут пускать кровь, чтобы госпожа Эржебет омывалась в ней. Или она бы впивалась в горло Инии, чтобы испить её? Михей поёжился картина предстала перед ним пугающей, но было в ней и что-то притягательное. Он покачал головой всё это просто враки. Госпожа не для этого собирает детей. Наверное
Нельзя, чтобы баба во главе была, бубнил под нос Василе. Вот нельзя
Может, что-то можно сделать? сквозь слёзы спросила мать.
Ты в своём уме? Забыла, что в Клушараде случилось?
Михей горько усмехнулся. Резню в Клушараде, которая закончилась пожаром, уничтожившим всю деревню, нельзя было забыть. Каждый раз, когда Михей вместе с Василе ехал в город, они проезжали безжизненное пепелище. В этом месте умерла природа: всё было серым и безмолвным, звери и птицы обходили его стороной. Клушарад был проклят. Такой участи не пожелаешь родной деревне. Но разве нельзя ничего сделать? Михей тяжело вздохнул и сжал кулаки. Иния уткнулась в грудь матери и рыдала. Он ненавидел, когда его сестрёнка плакала. Он не даст её в обиду. Он попытается её спасти. Это его долг.