С юморком!
Андрей
После ссоры
Анна
Мы обязательно встретимся! (очень любовная лирика)
2. До седьмого пота
А кто сказал, что творчество одно лишь восторженное парение в невесомости? Это ещё и труд, и нарабатываемый жизненный опыт, и опыт познания И умение засесть и творить, невзирая на всякие-разные мешающие обстоятельства и даже на банальную лень, а значит становиться сильнее
Анна
Друзья
Я умом понимаю, вроде, про гитару и про бистро, как принцессы и принцы бродят в мире офисов и метро. И растерянно озирают дом, работу, вчерашний долг Дети, изгнанные из рая. Птицы певчие в стиле фолк И несчастны они стократно, и бегут они в сон и брань. Их затягивает обратно за хрустальный барьер, за грань.
И брожу я среди драконов, по пещерам и ковылям, по воздушным мостам влюблённых, по эльфийским лесам-полям. Там костёр за туманом брызжет, сеет в озеро донный блеск, шустро вертит макушкой рыжей, пряди плещутся до небес. Шпили замка рассвет пронзают, а по стенам текут вьюнки. Правда, ландыши ускользают от жестокой моей руки Сине море вскипает, пенясь, треплет ветер его вихры.
И поёт опалённый феникс
И глаза у меня мокры
Анна
Пазлы
Стыкуешь пазлы и опять, и снова, залатывая бреши полотна. Не ведая картины и основы о чём она и какова она.
Упорен ли, отчаян ли, рассеян тщеславься ли, безумствуй ли, скандаль ты будешь видеть «пазлинки» соседей. Не цельный мир, но малую деталь.
То кисточкой порхаешь легковесно, сгоняя пыль с мозаичного «я». А то в сердцах швыряешь не на место раскрашенный кусочек бытия. И кажется, он жалок и потрёпан, не обрамлён спасительной канвой: частичка луга, бездны, небоскрёба, и просто тень неведомо кого. А хочется мазками, мощно, сильно! всю ширь объять, размах её и рост, и скорбный голос вещей птицы Сирин, и утешенье птицы Алконост
Сквозь отторженье горькой правды-матки, раздрай извне и горечь изнутри, покой и лень, метанья и припадки, где жадно «дай» и жертвенно «бери» Ты будешь петь (пусть даже и не ново) для слова не для красного словца о двуединстве малого, земного, твоей судьбы и замысла творца.
Текучая материя живая, непостижимо вечный метроном. Ты пишешь, потихоньку прозревая единство пазла с общим полотном. И хрупок он, и по краям источен, и не встаёт с иными наравне
Но как иначе? Если ты источник,
латающий прорехи в полотне
Анна
Они говорят мне
Анна
Девчачьи стихи
Андрей
Возвращение
Анна
Трио
Анна
Надина книга
Преамбула: «Пишу родным и близким. Я не поэт, обычный человек. Сейчас работаю экономистом. Сын Миша. Дочка Настя. Муж Олег». Нашлёпана смешными тиражами вся жизнь её Как блузочка к лицу Вся правда в немудрёном содержанье: «Подруге Тане», «Дочке» и «Отцу», «На Новый год», «Апрель», «Собака Бумка» и «Памяти моих учителей», «Н. А.» весьма загадочные буквы, «Село Покровка», «Мамин юбилей»
Не декаданс, не пошлая агитка, а просто жизнь: то грозы, то лучи. Тюльпаны посадила на могилку На Пасху освятила куличи Под первый ливень бросилась из дома Отборных принесла боровиков
Тут рядом с рифменно-банальным вздором, засильем штампов буйных сорняков, вьюнков цеплючих и репьёв дородных (рыдает в шоке садовод-знаток!), вдоль маленькой просёлочной дороги порой мелькнёт невиданный цветок
Домашняя, рабочая лошадка, в строке вселенской крохотный стежок. Не выйдет на концертную площадку и не полезет в местный литкружок (где, к слову, заседают пустомели), в программу, в хрестоматию, в музей «я только для себя», «я не умею», «не бейте, это чисто для друзей». О малом, о своём словечко молвит, не претендуя и не свысока.
Но в горле ком Подкатывает море, терзая всеобъемлющий закат, вся даль, не усмирённая под прессом багряных туч, восстала из неволь Размеренные строки-волнорезы дробят упрямый вал предштормовой. Подводный ток, непостижимый, древний, устал томиться в штилевом плену.
И слово балансирует на гребне
И брызгами взрывает глубину.
Анна
Наставница
К таким не клеится слово «старая». Из-под ресниц до сих пор ожог.
Я приводил к ней ребят с гитарами, стихийно собранный литкружок.
И как-то сердце качнётся, стронется, а думал грязью позаросло. Никоим образом не сторонница того, что дан интернет во зло, и нет поэзии после Пушкина, и только правильный слог высок, и странный сюр бытия в наушниках от мира грешного нас отсёк.
Небольно-резкий урок для каждого. Глотаем, морщимся, познаём. Побудешь с нею потом не кажется, что эти семьдесят не в подъём. Легко трепещут полукасания. Кромешной битвой кричат лады.
А дальше будет не угасание и пресловутый стакан воды, который надо подать наверное (не смейте спорить таков закон!). Но мы в семнадцать ещё не ведаем про выживанье наперекор, глухой февраль, стариковски зябнущий, где призрак памяти не поймать.
И не́ дал Бог ей детей. И взял уже вон тех, на фото, отца и мать.
Потёртый шкаф, гобелен с оленями и стайка солнечной хохломы. Компьютер прежнего поколения, но в нём теперь поколенье «мы» мы станем ярче, острей, сценичнее, мы оперимся уже прогресс. Утратим глупые псевдонимчики: Морская Мара и Лёха Крест Поймём, как пафосен вой страдальца, как эпатаж нарочито-лжив. А всё святое поётся, дарится и никому не принадлежит Звучанье полно, и слово ёмко спасенье наших гитарных банд.
Она как девочка возле ёлки. Шуршит коробка, мерцает бант И новь ночная. И флёр винтажный, а не таблетки и не кровать.
А что в коробке? Не так уж важно,
пока нам хочется открывать
Анна
Её Школа
Я была молодой, азартной, всё, что можно, вложила в завтра, в избавленье от нищеты. Неуклонно и незаметно совершалась во мне подмена, и теперь я всё больше ты.
Гулко-праздничные просторы, классы, ниши и коридоры, башни, лесенки и углы. Наконец-то восторги в прессе о развитии и прогрессе. Долгожданные похвалы.
Приглушённо горят подвески, люстра спит в благородном блеске, восковая плывёт капель Попечительские финансы. В Рождество непременно танцы, снежный вальс и царица-ель. Эти девочки, их причёски на глазах неумело блёстки, впрочем, ладно уж раз в году. Грациозны, смешны, наивны. В холле звонкое пианино верит в девичью ерунду
Я изящных искусств палитра, я уверенный глас арбитра, эталон, идеал поэм. Я пейзажи в парадном холле (то презент знаменитой школе знаменитого мэтра N).
Я газонный сорняк с обочин, я последний чернорабочий. Я вмешаюсь, искореню всё, что лезет штришком, нюансом, глухо звякает диссонансом от портьеры и до меню.
Я моложе тебя годами. Где я, кто я, лишь твой фундамент, да глаза твои зеркала. Вот я глажу твои перила Вот я всё тебе подарила Даже то, что не обрела. До́ма радости всей округи, званья матери и супруги, пошлой скатерти кружевной. В сонме ангелов или вредин, прикативших сюда в карете, есть любые, но нет одной
Гости. Выспренняя беседа. Жёсткость памяти и корсета. Да, столовая недурна. Посетите оранжерею. Сердце. Душно. Я не жалею. Я не женщина, а стена, камень, плитки, панели, крыша, статуэтки в уютных нишах, запах глаженого белья. Утро чёткое, занятое.
Поздно спрашивать: кто ты, кто я. Ты отныне всё больше я.
Андрей
Возвращение к себе
Анна
Аллегро
Я освоюсь, я когда-нибудь освоюсь, отторженье и отчаянье минуя
Мне всё время отчего-то снился поезд: объявление «стоянка три минуты», я бегу я время жадное прессую, на табло мигает ужас полудрёмы, по коленям бьют объёмистые сумки, сердце бешено колотится о рёбра, и лицо моё распаренно лоснится вот билет! секунды-осы так и жалят, но суровая стервоза проводница обрубает: не успела, отъезжаем
Я привыкла гнать весёлые аккорды, чтобы всё кругом искрило и горело. Ставить личные и всякие рекорды в темпе драйва, напряженья и аллегро
В голове несвязный гул большого хора. Планы брошены, проекты лесом вышли. Я теперь велосипедик тихоходный. Тут быстрее не бывает и не выжмешь. В заторможенном реале обживаюсь. Засыпаю над нетронутой тарелкой. Чай глотаю не спеша, не обжигаясь и не чувствуя себя секундной стрелкой. Нынче в планах и таблетки, и тонометр, и неспешные прогулки, вот умора А иначе ведь тебя не остановишь: так и сгинешь на бегу, неугомонной