Кунаев вытащил из ящика стола чётки, подаренные ему в прошлом году во время визита в Сирию, закрыл глаза и начал размышлять над текущим состоянием дел. Чётки помогали ему сосредоточиться то, что сказал Романов, было чудовищной несправедливостью значит что? значит надо с этой несправедливостью бороться под лежачий камень вода, как известно, не течёт, а если найти аналог этой поговорке на Востоке, то «движение благо, неподвижность смерть». Значит, будем бороться
Кунаев вызвал секретаря из приёмной.
Азамат, внеси изменения в мой календарь.
Слушаю, Динмухаммед Ахмедович, тот с готовностью достал из кармана блокнот и ручку, и то, и это было с эмблемой республиканского ЦК.
9 марта, 14-00, Москва, совещание по вопросам атомной энергетики. Со мной должны поехать главный инженер Шевченковской АЭС и начальник Семипалатинского полигона.
Записал, Динмухаммед Ахмедович, секретарь от усердия даже язык высунул. Ещё что-нибудь?
Чаю ещё принеси, сразу две пиалы и меня больше ни для кого нет до вечера.
9 марта 1985 года. Москва, НИИ-8, совещание по атомной энергетике
Романов решил провести выездное заседание на площадке института, разработавшего и осуществляющего текущий контроль за реакторами серии РБМК. Присутствовали директор института Доллежаль, руководитель всей атомной отрасли академик Александров, начальник Минсредмаша Славский, а также Щербицкий с директором Чернобыля Брюхановым и Кунаев с начальником полигона в Семипалатинске.
Товарищи, так начал своё выступление Романов, у нас сегодня в повестке дня один вопрос безопасность реактора РБМК. Кто хочет начать?
Александров поднял руку.
Григорий Васильевич, я не совсем пойму, с чем связана такая повестка и такая экстренность нашего совещания? Реакторы Большой Мощности Канальные, сокращённо РБМК, разработаны НИИ-8 уже более 15 лет назад. На текущий момент построено и эксплуатируется 15 единиц на пяти площадках Ленинград, Курск, Смоленск, Чернобыль, Игналина. Нештатные ситуации случались, конечно, устройства сложные, при ежедневной эксплуатации могут произойти разные вещи, но критических ошибок в их работе замечено не было.
Анатолий Петрович, остановил его Романов, а что вы скажете по поводу внесения дополнительной реактивности при опускании замедляющих стержней? По идее они же должны гасить эту реактивность
Действительно, такой недостаток имеется, Александров с удивлением посмотрел на Романова, но он достаточно несущественен. Николай Антонович, может быть вы осветите вопрос с технической стороны?
Гм, сказал, поднимаясь было генеральный конструктор, но Романов махнул ему рукой и он остался сидеть, концевой эффект на реакторах данного типа имеет место при опускании стрежней защиты идёт кратковременное увеличение реактивности, однако это повышение всего на несколько процентов и длится течение максимум десяти-пятнадцати секунд. Никаких критических явлений оно вызвать не сможет.
Хорошо, ответил Романов, я бы всё же настаивал на изменении конструкции стержней в кратчайшие сроки. Второй вопрос у меня такой давайте рассмотрим гипотетический эксперимент по испытанию режима выбега турбогенератора
Вы меня поражаете, Григорий Васильевич, подал голос Александров, откуда такие познания в тонкостях работы РБМК?
После двух аварий на аналогичных блоках немного углубился в тему, парировал Романов.
Вы имеете в виду Три-майл и Ленинградский инцидент? спросил Доллежаль.
Да, именно их. Так вот идет гипотетический эксперимент, персонал разгружает реактор, снижая мощность до примерно четверти расчетной. Но при этом по неопытности не удерживает этот режим, и мощность проваливается почти до нуля. Что дальше?
Должен заметить, что персонал всех наших АЭС достаточно опытен, чтобы не допустить такое. Но я отвечу на ваш гипотетический вопрос дальше идёт так называемое ксеноновое отравление, ответил Доллежаль, и последующий вывод реактора на номинальную мощность должен происходить в течение двух-трех суток.
Правильно, перелистнул Романов свои записки. Пойдём дальше. Значит, в течение этих минимум двух суток реактор будет отключен от энергосети и выработка энергии станцией резко сократится, так?
Не так уж и резко, возразил Александров, только на Чернобыльской станции, например, таких блоков четыре, но сократится, это точно.
А персоналу, ответственному за эксперимент, это совсем не улыбается по сути это провал и последующие оргвыводы вплоть до увольнения. Тогда что сделает персонал?
Намекаете на быстрое растормаживание реактора? спросил Доллежаль.
Точно, стукнул Романов ребром ладони по столу, а что, если персонал наплюет на инструкции и быстренько начнет выводить блок в норму? А для этого надо вытащить все стержни, раз, и слить охлаждающую воду, два.
Это запрещено всеми инструкциями, запротестовал Александров, более того, в систему встроена блокировка такого вмешательства.
Но ведь блокировку можно отключить, верно?
Александров с Доллежалем с некоторой задержкой кивнули.
Хорошо, идем ещё дальше. Стержни вынуты, вода наполовину слита начинается резкий подъем мощности, перегрев подводящих каналов могут они расплавиться хотя бы в паре каналов?
Это сложный вопрос, замялся Александров, теоретически да, а на практике никто не проверял.
А мы и обсуждаем теоретические вещи, заметил Романов, значит, каналы расплавляются, вода кипит, превращаясь в пар, давление внутри реактора растёт. На какое, кстати, давление рассчитана оболочка?
6 МегаПаскаль, отозвался похоронным тоном Доллежаль.
Вполне может ведь и превысить эту планку, продолжил Романов. А дальше у нас идет взрыв, срыв верхней крышки реактора, полное расплавление активной зоны и радиоактивный выброс реакторного топлива в окружающую среду. Какой обычный уровень радиоактивности в графитовой оболочке, подскажите, Анатолий Петрович?
Несколько тысяч рентген, ещё более убитым тоном сообщил Александров. Только этого не может произойти никогда, все, что вы теоретически предположили.
Есть такая поговорка «никогда не говори никогда», ответил ему Романов. Если есть хотя бы одна миллионная доля вероятности такой аварии, мы должны её исключить. Потому что жизни людей, работающих на станции и проживающих рядом со станцией обойдутся нам очень дорого. Очень. Я уж не говорю об ущербе для экономики и имиджевых потерях во всем мире.
И какой же из сегодняшнего заседания последует вывод? это взял слово министр среднего машиностроения Славский, молчавший до этого.
Записывайте, ответил Романов, доработать конструкцию замедляющих стержней, раз, срок 1 сентября. Запретить все несогласованные эксперименты на реакторах этого типа да просто все эксперименты запретить на ну на календарный год, например, это два. Срок завтра. Укрепить руководство Чернобыльской АЭС, три. Срок в течение месяца.
В каком смысле укрепить? взвился директор Чернобыля Брюханов, и почему именно Чернобыльской, у нас же пять площадок с РБМК?
Позвольте мне не отвечать на последний вопрос, поморщился Романов, информация достаточно конфиденциальная. А по поводу укрепления надо перевести заместителя главного инженера Анатолия Дятлова и вас, товарищ Брюханов, на другую работу. Туда, где нет реакторов РБМК.
А основания? продолжил Брюханов. Дятлов опытнейший инженер, у него 20 лет стажа на АЭС. Я тоже немало времени проработал в Чернобыле.
Товарищ Славский, придумайте основания, вторично поморщился Романов, а я обязательно проверю. И последнее я выйду с предложением полностью прекратить производство новых блоков РБМК. Надо переходить на более безопасные вещи.