В сущности, сводилось всё к тому, что Береста это община. Прямо как деревенская, но еще теснее. Рядо́вые общинники зовутся «чесноки», сиречь честные каторжники, они же кандальники. Хотя собственно кандалов тут давно никто не носит; слово осталось с былых времен, когда вокруг поместья не было шестиаршинного бревенчатого тына, а в лесах почти не водились чудовища. Чесноки это те, кто по-честному отрабатывает свою долю, по-честному же получает от общины.
А есть, понимаешь, гузаки, сказал тощак, с ненавистью захватив пятерней воздух перед лицом Рэя и сдавив. Тощак хоть и рисовался да размахивал руками, а ясно было, что среди обступивших он вовсе не главный.
Гузаками, продолжал он, становятся те, кто не соблюдает правила или как-то по-особенному провинится перед общиной. Правил оказалось немного: не стучать сторожам на чесноков, не присваивать чужого, не копить гаман8, не устраивать бардаки и с выкладкой участвовать в общих работах. Однако первым условием удержания масти было вспомогание. «Отдавать четвертину», по словам арестанта, изо рта которого веяло луком, неотъемлемый мазан честного каторжника.
Сбором четвертин, стало быть, именно вы занимаетесь? уточнил Рэй, глядя не на болтуна, а на другого крепыша с непропорционально длинным носом, торчащим над толстыми усами и упитанной бородой.
Да ты, галка, не галди, добродушно улыбнувшись, сказал длинноносый. А вот и главарь, понял Рэй.
Он подплыл, точно утка по воде, и очень мягко опустил руку ему на плечо. Пришлось, однако, поднапрячься, чтобы под ее весом не согнуться.
Мы ж тут тесно живем. Меня звать Нос. Это Алешка-Дятел, представил болтуна, а это Драный, со значением указал на хмурого, патлатого здоровяка с огромными кулачищами.
«Чудище», подумал Рэй, глядя на саженные плечи и пустые глаза, утопающие в тени надбровных дуг. Довершал образ кривой шрам: верхняя губа несколько лет назад была едва не оторвана.
Этот Алешка у меня божедур еще тот, намаялся я ним, веришь? А Драный так вовсе говорить не умеет, только зубы выбивать годится, весело молвил носатый, но затем резко отбросил благосклонный тон, мол, поиграли в дурачка, хватит. Поднятой кверху ладонью он указал на приземистые дома: Ты идешь на двор! Ступив на двор, ты становишься общинником. Жизнь тут тяжелая, жиру нет, а сторожа́ любой косяк распределяют на всех. Один ёж тухлянку затешит, а огребает весь честной люд. Микитишь, голубь, куда я веду? Мы с мужиками по зову сердца помогаем в неблагодарном деле, которое ты обозвал сбором, только за ради того, чтобы всем всего хватало! Так что, ёшка? Будешь подпевать или по говну мотать? закончил он емко, предоставив Рэю два нехитрых варианта предстоящей жизни.
Я понял, ответил прибывший. Четвертина звучит честно.
А то ж! Быстро слобастил, голубь, похвалил Нос и обратился к Драному: Гляди, я ж издали сказал, что этот свой чесалка. Глаз-то у меня орлиный!
Алешка-Дятел жеманно подхватил:
Ха, ты, Нос, вообще зверь дикой. Глаз у тебя орлиный, нос крысиный, а уд лошадиный, ха-ха.
Нос и двое других загоготали над шуткой. Драный, видимо, не улыбался никогда.
Ладно, Дран, не кручинься. Успеешь кулаки размять, приободрил Нос. Сказали, сегодня привоз большой. Вон и следующий вышел, гляди! Вот он портач, зуб даю.
Ну побазланим, прохрипел Драный и двинулся вперед.
Приметив новую жертву, авторитеты потеряли интерес к сговорчивому новичку. Уходя, длинноносый встретился взглядом с неряшливого вида девчонкой, которая зачем-то всё терлась неподалеку, и сделал жест, займись, мол, новичком.
Та с неохотой вынула руки из просторных рукавов тулупа, сплюнула что-то под ноги. Короткая мальчишеская стрижка, что, видимо, норма для заключенных женского пола, одежда как и у мужчин серо-коричневое сукно, все предметы ей велики.
Мягко стелет, жестко спать, а? бросила она.
Девушка встряхнула сухие, светло-русые волосы, наполненные опилками, и взыскательно оглядела новичка с ног до головы ясными глазами. Были они не голубые и не серые, а в самом деле бесцветные, чистые, как ручеек.
Я о том, что зря ты согласился, шмыгнула она, глядя вслед авторитетам, которые уже взяли в хоровод другого новичка.
А можно было отказаться?
А то б! Эти уважаемые господа ничего б тебе не сделали.
Прямо-таки?
Таки прямо! Днем же нельзя бардачить.
А ночью?
А ночью, в бараке, ты бы огреб. Не от них, конечно, а от ихних шнырей, ухмыльнулась она.
Ясно. Побои это замечательно, уже испытал. Еще что присоветуешь?
О, шутник, хмыкнула девушка. Редкость. Да я к тому, чтоб ты сильно не удивлялся, когда придет время участия в поруке.
Хочешь сказать, уважаемые господа отнимают больше заявленной четвертины?
Их зовут милы́е. А эта порука у них хитрая. Никто не забирает четверть ежедневной плошки крупы на воде или кислой капусты, пожала она плечами и фальцетом принялась перечислять: зато новые рубахи, мясо на праздник, простыни, обутки, прочий слам уходит, только ручкой вслед маши! Знаешь, как считать четверть от нового зимнего тулупа? Эт вспомогатели тебя враз научат, четверть это и будет тулупчик целиком в обмен на дырявый, со скомканной набивкой.
Рэй вздохнул, но уже не расстраивался.
Не думал, что увижу тут женщин, только сейчас сообразил он.
Говорят, есть порубы только для мужиков, безразлично пожала она плечами. А здесь нет. Община ж. Как в хозяйстве без баб?
И правда. Извини.
Ха, за что извинить-то?
С мужчинами, наверное, не очень удобно.
Она неловко отвела взгляд, потерла нос картофелину. С виду Рэй дал ей чуть более двадцати пяти, но создавалось впечатление, что выглядит она старше, чем на самом деле.
Тебя-то, красивый, за что закрыли? сменила она тему. Что-то не похож ты на разбойника.
Мало разбойничал, наверное, ответил Рэй.
Он хотел было излить негодования, рассказать, как глупо и несправедливо всё обернулось, что в первую очередь, он вообще не должен был оказаться в этом нелепом мире, а уж как герой, да с великой, хоть и весьма туманной миссией, не в чести и не в праве находиться на самых его задворках! Однако в последний момент взял себя в руки, ведь кому есть до этого дело.
Рэй с вызовом посмотрел в ее необычные, почти прозрачные глаза:
Напал на человека. С оружием. Хотел зарезать, да к гусю подмога подоспела, вот и не рассчитал силы.
Слово «гусь» Рэй использовал по наитию, но девчонке понравилось хихикнула.
Хой, дикий! С виду-то не скажешь, она прищурилась и сказала мягко: Зарезать он хотел, как же. Поди, за кого-то другого каторгу взял? Ла-адно, можешь не говорить. Всем подряд хоть про разбой не полоскай. Засмеют.
Что, не веришь? попытался устрашить Рэй.
Та глянула даже с жалостью:
Глаза у тебя не такие. Драного видел? Там такое в глазах. Ему ведь что щей поесть, что человека поленом насмерть заколотить даже в лице не переменится. Его и сам Нос побаивается. А у тебя в глазах
Она склонила голову, задумалась. И Рэй так и не узнал, что у него.
Короче, меня Лиша зовут!
Рэй тоже представился и поинтересовался причиной ее заключения. Та отмахнулась:
Тать. На четыре зимы зашла, но две уже прошли!
Четыре зимы. Многовато за не закончил предложение Рэй, поскольку не понял, что за преступление такое тать.
Лиша беззаботно покачивалась на носках:
Наверное. А, может, и нет. Я ж купеческий дом обнесла! Княжих писем-то не знаю и Разбойный приказ не читала да я и читать не умею. Судья сказал четыре, стало быть, четыре. А ты, говоришь, шесть? Тож не худо!
Мне, похоже, по статусу добавили, досадливо признался Рэй, да тут же прикусил язык: «Ох, дурак!»
Статусу? шепнула она.
Рэй отмахнулся, дескать, не бери в голову, но Лишка, вмиг учуяв секрет, прильнула, точно юркая муха, ухватила его за щеки и принялась тянуть! Он попятился, да девка оказалась проворнее и уже через секунду умудрилась притянуть к себе и скользнуть обоими указательными пальцами ему в рот, раскрыв челюсти!