Давай смагничу? щёголь не выглядел усовестившимся.
Его губы кривились в пакостливой усмешке. Агата пригляделась и нахмурилась. Лицо раздалось вширь, обозначился второй подбородок, на щеках проступила седеющая щетина. Плечи округлились, шея сдулась и одрябла. Дорогущее пальто взбугрилось на талии, обозначив объемистое пузо.
Синтетик. Агата нервно хохотнула. Она едва не воткнула шприц в задницу настоящего синта.
Хорош? поинтересовался Щёголь, приподняв одну бровь. Новейшая оболочка, от живого тела не отличить.
Раньше было лучше, фыркнула Агата.
Лицо Щёголя поплыло. Щетина втянулась, подбородок заострился, скулы поползли вверх. Кожа натянулась, побелела, покрылась россыпью веснушек. Шея истончилась. Пальто повисло мешком. Волосы выцвели до льняной белизны, распушились лёгкими кудряшками.
Агата вздрогнула, глядя в собственное бесстрастное лицо.
А так? губы, такие же сухие и обветренные, как её собственные, изогнулись в совершенно чужой усмешке. Агата протянула руку, коснулась своейчужой щеки и отдёрнула пальцы. Кожа была тёплой и живой.
Жуть какая, она поёжилась и обхватила себя за плечи. А клеймо где? Синты обязаны носить его на видном месте.
Ты путаешь меня с кибером, лицо собеседника задрожало, вновь принимая мужские черты. Я оцифрованный. Человек, со всеми полагающимися правами. Разумных не клеймят.
Агата нахмурилась. О программе сохранения ценных человеческих ресурсов она, разумеется, слышала, но только мельком. Из Нижнего в списки оцифровки не попадали.
Я думала, вам дают живые тела. Подбирают младенчиков покрепче, выселяют и подсаживают нового жильца.
Бывает и так, кивнул Щёголь.
Он постучал пальцем по сенсорной панели на спинке переднего сидения. Защитные шторки скрылись в пазах. Агата придвинулась ближе к окну и выглянула вниз. Желудок закрутило.
Машина медленно ползла над городскими окраинами. Домишки с высоты казались игрушечными. Тёмные ленты каналов змеилась, опоясанные полосками мостов. Из соседнего окна вырастали жмущиеся к центру небоскрёбы Верхнего.
Её замутило. Агата уставилась вперёд, в спинку водительского кресла, и до побелевших кончиков ногтей сжала собственные колени.
Младенчиков долго растить. А дети, способные сказать "мама" уже считаются разумными и запрещены для стирания и перезаписи. К тому же, маленькое, толком не сформированное тело может повредить подселяемую личность.
Голос был холодным и отсутствующим. Агату передёрнуло. Она никогда не была трепетной гуманисткой, но рассуждать о детях как о жёстких дисках для записи информации даже ей казалось цинизмом.
Тогда почему всех не делают такими как ты? Агата дёрнула головой, прогоняя видение колыбелей с молчаливыми младенчиками, бросающими из-под насупленных бровей колкие взрослые взгляды.
Потому что синтетическое тело тоже опасно. Оно обладает слишком большой регенерацией и живучестью. Как думаешь, какой шанс прожить несколько сотен лет и не уехать крышей? К тому же, синты стерильны. Никаких кровных связей, слабый уровень эмпатии.
Агата поспешно кинула, больше желая прекратить неприятный разговор.
В Нижнем синты были почти такой же редкостью, как натуральная картошка в забегаловках. В их районе не думали о самоидентификации возвращенцев, правах синтетиков и прочих придумках буржуев из Верхнего.
В Нижнем думали о том, как не сдохнуть с голоду, чем заплатить за регистрацию по месту жительства и сможет ли желудок переварить бурду, по составу не сильно отличающуюся от тарелки, на которой ее подали.
Меня ты зачем выдернул? хмуро поинтересовалась она. О крутости синтов втирать?
Наоборот, Щёголь дёрнул уголком рта и поморщился. Мне требуется помощь именно из-за того, что я синтетик.
Агата напряглась. Начало ей не понравилось. Щёголь ощерился, подтверждая догадку:
Мне нужен человек с чистым телом, без единого импланта. И без чернухи в биографии. Оказалось, клафелинщица из Нижнего самый подходящий по этим параметрам персонаж. Можешь сильно не дёргаться, у тебя нет выбора. Твоя хозяйка аннулировала регистрацию. Теперь ты нелегалка. Как только выйдешь из машины, окажешься под прицелами дронов. Но не волнуйся, я помогу. Если ты поможешь мне.
Агата тихо выругалась и бессильно сползла вниз по сидению.
***
Под ногами похрустывали мелкие камушки. Агата остановилась перед увитой металлическими завитками калиткой и глубоко вдохнула. Сердце стучало о рёбра как припадочное.
Деревня невозвращенцев почти заповедник тонула в зелени. Голову кружило от обилия запахов. Агата потянула носом воздух и поморщилась. Пахло сыростью, и чем-то прелым, забивающим носоглотку, текущим по горлу сладковато-горькой пакостью.
Агата чихнула. Пальцы крепче стиснули ручку саквояжа. Ей позволили собрать нехитрые пожитки и даже купили сумку. Маленькую, без встроенного вакууматора, но раньше у Агаты не было и такой.
Она оттянула ворот свитера колючего, из потрёпанной теплоизолирующей ткани. Мелкие ворсинки истрепавшегося материала расцарапали шею до алых полосок. Агата довершила дело пообломавшимися ногтями.
Пересекать ворота не хотелось. О невозвращенцах она знала мало, но и этого хватало, чтобы волосы на холке вставали дыбом.
Пару лет назад в Нижний забрела беглая невозвращенка. Она была тощей до выступающего хребта, покрытой пёстрыми пятнами синяков разной давности и застарелыми шрамами. Невозвращенка практически не разговаривала, шипела и кусалась, когда кто-то пытался её коснуться. Старик из старожилов признал в беглянке пропавшую десяток лет назад сиротку. Правда, старик давно выжил из ума и верить его словам стоило с оглядкой, но народ не усомнился.
О том, что невозвращенцы крадут детей Нижнего города поговаривали давно. Работы в общине всегда больше, чем свободных рук. Правда, краденых детей приписывали и Верхнему. А в свете откровений полицейского-синта, последнее даже больше походило на правду.
Чего застыла, деточка? Особого приглашения ждёшь? скрипучий голос вырвал Агату из забытья.
Древний скрюченный дедок застыл у ворот, опираясь на черенок лопаты и внимательно разглядывал пришелицу.
Агата отметила непривычно-мягкую ткань одежды, стянутые в хвост на затылке волосы и неаккуратную бороду. Намётанный взгляд пробежался по чужому лицу и шее, но следов имплантов не нашёл.
Старик ответил таким же пристальным взглядом, развернулся и махнул рукой, призывая двигаться следом.
Выбор у неё оставался нехитрый надеяться, что Щёголь сдержит слово, или готовиться к травле патрульных и бесконечным побегам от спецслужб.
Агата пошла. Штаны из хрусткой жёсткой ткани шуршали в такт шагам. Сумка била под колено. Ручка скользила во вспотевшей ладони. В горле встал ком.
Утоптанная и присыпанная щебёнкой дорожка петляла между корявыми яблонями. Тянуло гнильцой, душноватой сладостью и смятой подошвами ботинок травой.
Между деревьями копошились люди. Женщины в непрактичных устарелых юбках таскали в подолах яблоки. Ребятня сновала по округе, звеня маленькими металлическими вёдрами и, кажется, больше создавала суету, чем помогала.
А ну, перестали егозить! прикрикнул провожатый. Обед на носу, а вы даже полдела не доделали.
Ребятня заклекотала, как стая вспугнутых с помойки птиц, и бросилась врассыпную.
Агата скосила на старика осторожный взгляд. Чтобы заставить детей так слепо повиноваться приказам, нужны воистину зверские способы дрессуры. Вспомнилась исполосованная спина беженки. Агата повела лопатками, буквально чувствуя плеть с металлическим утяжелителем, прохаживающуюся по хребтине.