Сандра Мэй
Пролог
Дверь квартиры хлопнула, отгораживая их от мира, и женщина устало потянула с ноги узкую туфлю на высоком каблуке. Хорошим вечер мог бы быть бы… если бы они провели его с другими людьми. А еще лучше — врозь.
На бедро легла горячая тяжелая ладонь. Хорошо, что Карлос не может видеть выражения ее лица. Ему бы оно не понравилось, точно…
Саманта резко выпрямилась, посмотрела на мужа с упреком.
— Карлос, ты же знаешь, я не люблю этих кабацких шуточек!
В черных глазах мужа пьяная похоть мешалась пополам со злостью. Саманта тихонько вздохнула. Интересно, куда это деваются после свадьбы те милые, обаятельные парни, с которыми было так весело? Откуда берутся эти мрачные чудовища с налитыми кровью глазами, выпирающим пузом (это в двадцать пять лет!) и замашками пьяного матроса?
— Карлос, я устала. Если ты не против…
— Против! Не знаю, что ты выдумаешь на этот раз — но голова не может болеть три недели подряд. Ну, или ты действительно больна.
— Почему ты злишься?
— Потому что ты весь вечер сидела с таким лицом, словно перед тобой не мои друзья, а нечто, принесенное котом с помойки. Потому что ни слова не произнесла. Потому что… потому что я знаю, о ком ты все время думаешь!
— Карлос, не начинай, а?
Он рывком развернул ее к себе, в глазах полыхнула самая настоящая ненависть.
— Ты со мной не разговаривай так, стерва, поняла? Это у вас в Штатах принято, здесь не пройдет! Женщина должна знать свое место.
— Отпусти, мне больно. Карлос…
— Ах, больно?!
Он подхватил ее на руки и потащил в спальню. Она пыталась сопротивляться, но это было практически бесполезно. Карлос был силен, как бык. Наследственная черта. Дед Аройя до девяноста лет вязал железные пруты бантиками и гнул подковы. И Рауль…
Нет, нельзя. Даже думать нельзя. Вспоминать нельзя…
Карлос швырнул ее на кровать, навалился сверху, нетерпеливо срывая дорогое платье, жадно целуя шею и плечи. Саманта затихла, равнодушно отвернулась, уставилась в стену. Это ничего. Это надо просто перетерпеть. Представить, что все это не с ней происходит, а еще с кем-то…
Много позже, ночью, когда она лежала, отвернувшись к окну, и делала вид, что спит, Карлос мрачно произнес в потолок:
— Тебе все равно придется привыкнуть к мысли, что ты никогда не будешь с ним. И что ты — моя жена, а не его. Кроме того, не забудь — нас многое связывает. Так просто ты не уйдешь…
Утром ее долго и бурно рвало в ванной. Через пару часов Саманта Аройя узнала, что беременна. Нельзя сказать, что эта новость привела ее в дикий восторг — но определенный плюс, несомненно, был. Теперь можно с чистой совестью переехать в другую комнату и избавиться от приставаний Карлоса.
Через восемь месяцев родилась Эсамар Анжела Конча ди Аройя.
Еще через полгода Саманту арестовали…
1
ЖЕНСКАЯ ТЮРЬМА САНТА-КРОЧЕ. ЗАЛ СВИДАНИЙ
— …в следующий раз принеси курева побольше — я задолжала девкам…
— …как он кушает? Не плачет? Ты уж не ругай его, мама, ладно? Он каждую ночь мне снится…
— …не понимаю, ведь я же сделала все, как вы говорили, сеньор адвокат, я написала жалобу…
— …в груди давит — по ночам от кашля захожусь…
— …и если, сука, я, сука, узнаю, что ты, сука, без меня путался с этой hija del puta…
— …пожалуйста, привези в следующий раз двухтомник Борхеса, он стоит у меня в книжном шкафу на третьей полке, ближе к окну…
В зале свиданий стоял обычный для этого места и времени гул голосов. С двух сторон замызганной стеклянной перегородки (пуленепробиваемое стекло, само собой) сидели люди. С одной — только женщины. Молодые и старые, поблекшие и красавицы, рыжие и брюнетки, блондинки и шатенки… Все в одинаковых джинсовых рубахах — мешковатых и плохо пошитых. Напротив них, за стеклом, сидели мужья, матери, любовники, дочери, подруги, сыновья, адвокаты, соседки — посетители.
Все сжимали в руках черные эбонитовые трубки — как на старых телефонных аппаратах — и переговаривались с их помощью. Зрелище диковатое — но пуленепробиваемое стекло было еще и звуконепроницаемым. Обе стороны слышали только свои реплики.
С самого края ряда женщин в джинсовых рубахах сидела молодая девушка с изможденным и бледным до синевы лицом. Золотистые прядки волос обрамляли осунувшееся личико, в громадных синих глазах застыла тоска. Она сидела и молча смотрела перед собой. Трубки у нее в руках не было. Не было и собеседника — ее вызвали на свидание, но тот, кто просил о нем, еще не подошел.
Девушка тупо уставилась в одну точку.
Сегодня, готовясь к часу свиданий, она впервые за долгое, очень долгое время посмотрелась в зеркало — и почти равнодушно отметила, как сильно изменилась за последние две недели. Две недели, прошедшие с того ужасного дня, когда она, стоя в железной клетке зала муниципального суда города Алькой, выслушала обвинительный приговор. И тогда, и сейчас она не верила в то, что слышала. И тогда, и сейчас это было наяву, не в кошмаре, не во сне…
Саманта Аройя, 25 лет, белая, признается виновной в финансовых махинациях с целью личной наживы, а также косвенно причастной к доведению до самоубийства ее мужа, Карлоса ди Аройя, и приговаривается к наказанию в виде пяти лет лишения свободы с отбыванием всего срока в женской тюрьме Санта-Кроче…
Это было очень похоже на бред — но бредом, к сожалению, не было.
С того дня прошло две недели — всего две недели, целых две недели — и за это время она успела пережить еще одно, куда более страшное потрясение. Собственно, после этого второго потрясения она и изменилась так трагически и неузнаваемо. Пролегли глубокие морщины на чистом лбу, запали покрасневшие от слез глаза, обметало сухостью искусанные в плаче губы…
Короткая записка, которую принесли надзиратели.
«Я забрал твою дочь.»
Подписи не было — но она и так знала, кому принадлежит этот хищный стремительный почерк. Рауль ди Аройя, ее шурин, и сам походил на хищную птицу — гордого орла, жестокого коршуна, беспощадного ястреба… нужное подчеркнуть.
Смешно — когда-то она считала его самым нежным, самым трепетным любовником в мире… Не думать! Не вспоминать!
Ты запуталась, девочка. Заблудилась под жарким солнцем Испании. Захмелела от аромата апельсинов, моря и раскаленного песка. Утонула в немыслимых черных глазах…
За две недели ее густые роскошные волосы истончились и потускнели, обвисли грустными прядками. Она ужасно выглядит — ха-ха, очень смешно! Неужели в целом мире есть хоть кто-то, кого это волнует? Кто-то, кому она нужна? Кто-то, кому больно за нее…
Саманта Аройя, урожденная Джессоп, была одна на всем белом свете. У нее отобрали даже то единственное, что казалось ей незыблемо и единственно — ее. Ее собственную дочь. Эсамар Анжелу Кончу ди Аройя. Маленького ангела десяти месяцев отроду.
При этой мысли глаза Саманты наполнились слезами и она начала раскачиваться из стороны в сторону на жестком табурете, судорожно зажав стиснутые руки между коленей. Из груди вырвался тоненький, тоскливый вой. Соседки не обратили на него ни малейшего внимания, только надзирательница — здоровенная тетка с мускулистыми, почти мужскими руками и суровым лицом — легонько ткнула ее резиновой дубинкой в спину.
— Не начинай, Аройя. В изолятор захотела? Останешься без свидания.
Саманта испуганно сжалась в комочек, замолчала, глотая горькие слезы, вставшие комком в горле.
В этот момент в зал свиданий вошел тот, кого она ждала… вернее, не ждала вовсе.
Все время следствия и эти две недели к ней приходил только один человек — ее адвокат, Фил Колман. Единственный из окружения Карлоса, более того, его, Карлоса, доверенное лицо и друг, который не верил в виновность Саманты и делал все, чтобы вытащить ее из тюрьмы. Фил остался единственным ее другом в этой стране — да и на всем белом свете, наверное, тоже. Как странно: раньше ей казалось, что у нее очень много друзей…