Пушкин Александр Сергеевич - Русский романс стр 9.

Шрифт
Фон

Считали романс поэтической и музыкальной классикой, как вдруг оказалось, что «профессионализм» и «совершенство форм» — дело десятое.

Рассуждая о романсе, жили в России; а оказались в Испании и Персии, на холмах печальной Грузии среди ночной мглы. И только потом, с еще большей силой, вновь внимали светлой печали русского романса.

Заглянули было послушать романсные элегии в изысканные музыкальные салоны и гостиные девятнадцатого, как в те же салоны вдруг влетела простая, общедоступная песня.

Обращение к этимологии обнаружило новые границы — филологического, языкового свойства. А погружение в историю выявило жанровую неопределенность романса как явления музыкально-поэтического.

Анализ конкретных текстов обнаружил внутреннюю диалогичность жанра, необходимость второго голоса, предположенного первым голосом лирического героя лично-всеобщих перипетий любовного события.

Говорили о другом, а сказали все-таки о романсе. Думали о романсе, а прикоснулись к личному, человеческому существованию, которое в безромансном своем бытии неполно, ущербно.

* * *

Романс как общекультурная человеческая ценность, необходимый фрагмент человеческого существования представляет собой естественное сочетание достоверности и мечты. Он — воплощенное чаяние. Даже если тот, кто слушает романс, в преклонном возрасте, то и тогда он возьмет у романса свое: чаяние предстанет как бывшее в молодые годы («Были когда-то и мы рысаками…»). Больше того. Романс дает иллюзию достижимости недостижимого.

Русский романс есть феномен национальной культуры, но феномен особого рода. Он обладает свойством быть в ней и одновременно как бы выходить за ее пределы, являя своеобразное свершение времен отдельной человеческой судьбы — помня о прошлом, зовя в будущее, сполна свидетельствуя об иллюзорно осуществленном «красиво-страдательном» настоящем.

Русский романс — это живой лирический отклик души народа, творящего свою героическую историю.

Вадим РАБИНОВИЧ

«Меня любила ты — я жизнью веселился…»

Становление жанра

Поэты XVIII — начала XIX века

ФЕОФАН ПРОКОПОВИЧ

Коли дождусь я весела ведра

              и дней красных,

Коли явится милость прещедра

              небес ясных?

Ни с каких сторон света не видно —

              все ненастье.

Нет и надежды. О многобедно

              мое счастье!

Хотя ж малую явит отраду

              и поманит,

И будто нечто полготить стаду,

              да обманет.

Дрожу под дубом; а крайним гладом

              овцы тают

И уже весьма мокротным хладом

              исчезают.

Прошел день пятый, а вод дождевных

              нет отмены.

Нет же и конца воплей плачевных

              и кручины.

Потщися, боже, нас свободити

              от печали,

Наши нас деды к тебе вопити

              научали.

1730

ВАСИЛИЙ ТРЕДИАКОВСКИЙ

Красот умильна!

          Паче всех сильна!

Уже склонивши,

          Уж победивши,

Изволь сотворить

Милость, мя любиты

                    Люблю, драгая,

                    Тя, сам весь тая.

Ну ж умилися,

          Сердцем склонися;

Не будь жестока

          Мне паче рока:

Сличью[21] обидно

То твому стыдно.

                    Люблю, драгая,

                    Тя, сам весь тая.

Так в очах ясных!

          Так в словах красных!

В устах сахарных,

          Так в краснозарных!

Милости нету,

Ниже привету?

                    Люблю, драгая,

                    Тя, сам весь тая.

Ах! я не знаю,

          Так умираю,

Что за причина

          Тебе едина

Любовь уносит?

А сердце просит:

                    Люби, драгая,

                    Мя поминая.

<1730>

3. Плач одного любовника, разлучившегося с своей милой, которую он видел во сне

Ах! невозможно сердцу пробыть без печали,

Хоть уж и глаза мои плакать перестали:

Ибо сердечна друга не могу забыти,

Без которого всегда принужден я быти.

Но, принужден судьбою или непременной,

И от всея вечности тако положенной,

Или насильно волей во всем нерассудной,

И в порыве склониться на иное трудной.

Ну! что ж мне ныне делать? коли так уж стало.

Расстался я с сердечным другом не на мало.

Увы! с ним разделили страны мя далеки,

Моря, лесы дремучи, горы, быстры реки.

Ах, всякая вещь из глаз мне его уносит,

И кажется, что всяка за него поносит

Меня, сим разлученьем страшно обвиняя,

И надежду, чтоб видеть, сладку отнимая.

Однак вижу, что с ними один сон глубоки,

Не согласился; мнить ли, что то ему роки

Представлять мила друга велели пред очи

И то в темноту саму половины ночи!

Свет любимое лице! чья и стень[22] приятна!

И речь хотя мнимая в самом сне есть внятна!

Уже поне[23] мне чаще по ночам кажися

И к спящему без чувства ходить не стыдися.

<1730>

АЛЕКСАНДР СУМАРОКОВ

Уже восходит солнце, стада идут в луга,

Струи в потоках плещут в крутые берега.

Любезная пастушка овец уж погнала

И на вечер сегодни в лесок меня звала.

О темные дубравы, убежище сует!

В приятной вашей тени мирской печали нет;

В вас красные лужайки природа извела

Как будто бы нарочно, чтоб тут любовь жила.

В сей вечер вы дождитесь под тень меня свою,

А я в вас буду видеть любезную мою;

Под вашими листами я счастлив уж бывал

И верную пастушку без счету целовал.

Пройди, пройди скоряе, ненадобной мне день,

Мне свет твой неприятен, пусть кроет ночи тень;

Спеши, дражайший вечер, о время, пролетай!

А ты уж мне, драгая, ни в чем не воспрещай.

<1755>

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке

Похожие книги