Гордость нации - Аверченко Аркадий Тимофеевич

Аркадий Тимофеевич Аверченко

[битая ссылка] [email protected]

Городовой Сапогов

Ялтинский городовой Сапогов получил от начальства почетное, полное доверия к уму и такту Сапогова поручение: обойти свой участок и проверить всех евреев – занимается ли каждый еврей тем ремеслом, которое им самим указано и которое давало такому еврею драгоценное, хрупкое право жить среди чудесной ялтинской природы…

Проверять хитрых семитов Сапогову было приказано таким образом: пусть каждый семит сделает тут же, при Сапогове, на его глазах, какую-либо вещь по своей ремесленной специальности и тем докажет, что бдительное начальство не введено им в заблуждение и недостойный обман.

– Ты только держи ухо востро, – предупредил Сапогова околоточный. – А то – так тебя вокруг пальца и обкрутят!

– Жиды-то? Меня-то? Да господи ж.

И пошел Сапогов.

– Здравствуйте! – сказал Сапогов, входя к молодому Абраму Голдину. – Ты это самое, как говорится: ремесло свое… Сполняешь?

– А почему мне его не исполнять? – удивился Абрам Голдин. – Немножко кушаю себе хлеб с маслом. Знаете – фотография, конечно, такое дело: если его исполнять, то и можно кушать хлеб с маслом. Хе-хе! На здоровьичко…

– Та-ак, – нерешительно сказал Сапогов, переминаясь с ноги на ногу. – А ты вот что, брат… Ты докажи! Проверка вам от начальства вышла…

– Сделайте такое одолжение, – засуетился Абрам Голдин, – мы сейчас из вас сделаем такую фотографию, что вы сами в себя влюбитесь! Попрошу вас сесть… Вот так. Голову чуть-чуть набок, глаза сделайте, попрошу немножко интеллигентнее… рот можно закрыть! Закройте рот! Не делайте так, будто у вас зубы болят. Нос, если вам безразлично, можно пока рукой не трогать. Потом, когда я кончу, можно его трогать, а пока держите руки на грудях. Прошу теперь не шевелиться: теперь у вас за-ме-ча-тель-но культурный вид! Снимаю!! Готово. Спасибо! Теперь можете делать со своим носом что вам угодно.

Сапогов встал, с наслаждением расправил могучие члены и с интересом потянулся к аппарату.

– А ну – вынимай!

– Что… вынимать?..

– Что там у тебя вышло? Покажь!..

– Видите ли… Сейчас же нельзя! Сейчас еще ничего нет. Мне еще нужно пойти в темную комнату проявить негатив.

Сапогов погрозил Голдину пальцем и усмехнулся.

– Хе-хе! Старая штука!.. Нет, брат, ты мне покажи сейчас… А этак всякий может.

– Что это вы говорите? – встревожено закричал фотограф. – Как же я вам покажу, когда оно не проявлено! Нужно в темную комнату, которая с красным светом, нужно…

– Да, да… – кивал головой Сапогов, иронически поглядывая на Голдина. – Красный свет, конечно… темная комната… Ну, до чего же вы хитрые, жидова! Учитесь вы этому где, что ли… Или так, – сами по себе? Дай мне, говорит, темную комнату… Ха-ха! Не-ет… Вынимай сейчас!

– Ну, я выну – так пластинка будет совершенно белая!.. И она сейчас же на свету пропадет!..

Сапогов пришел в восторг.

– И откуда у вас что берется?! И чтой-то за ловкий парод! Темная, говорит, комната… Да-а. Ха-ха! Мало чего ты там сделаешь, в этой комнате… Знаем-с. Вынимай!

– Хорошо, – вздохнул Голдин и вынул из аппарата белую пластинку. – Смотрите! Вот она.

Сапогов взял пластинку, посмотрел на нее – и в его груди зажглась страшная, тяжелая, горькая обида.

– Та-ак… Это значит, я такой и есть? Хороший ты фотограф. Понимаем-с!

– Что вы понимаете?! – испугался Голдин.

Городовой сумрачно посмотрел на Голдина…

– А то. Лукавый ты есть человек. Завтра на выезд получишь. В 24 часа.

Сапогов стоял в литографической мастерской Давида Шепелевича, и глаза его подозрительно бегали по странным доскам и камням, в беспорядке наваленным во всех углах.

– Бонжур, – вежливо поздоровался Шепелевич. – Как ваше здоровьице?

– Да так. Ты ремесленник будешь? А какой ты ремесленник?

– Литографический. Ярлыки разные делаю, пригласительные билеты… Визитные карточки делаю.

– Вот ты мне это самое и покажи! – сказал подмигивая Сапогов.

– Сколько угодно! Мы сейчас, ваше благородие, вашу карточку тиснем. Как ваше уважаемое имя? Сапогов? Павел Максимович? Одна минутка! Мы прямо на камне и напишем!

– Ты куда? – забеспокоился Сапогов. – Ты при мне, брат, пиши!

– Да при вас же! Вот на камне!

Он наклонился над камнем, а Сапогов смотрел через его плечо.

– Ты чего же пишешь? Разве так?

– Это ничего, – сказал Шепелевич. – Я на камне пишу сзаду наперед, а на карточке оттиск выйдет правильный.

Сапогов засопел и опустил руку на плечо литографа.

– Нет, так не надо. Я не хочу. Ты, брат, без жульничества. Пиши по-русски!

– Так оно и есть по-русски! Только это ж нужно, чтобы задом наперед.

Сапогов расхохотался.

– Нужно, да? Нет, брат, не нужно. Пиши правильно! Слева направо!

– Господи! Что вы такое говорите! Да тогда обратный оттиск не получится!

– Пиши, как надо! – сурово сказал Сапогов. – Нечего дурака валять.

Литограф пожал плечами и наклонился над камнем. Через десять минут Сапогов сосредоточенно вертел в руках визитную карточку и, нахмурив брови, читал:

– Вогопас Чивомискам Левап.

На сердце у него было тяжело…

– Так… Это я и есть такой? Вогопас Чивомискам Левап. Понимаем-с. Насмешки строить над начальством – на это вы горазды! Понимаем-с!! Хороший ремесленник! Отметим-с. Завтра в 24.

Когда он уходил, его добродушное лицо осунулось. Горечь незаслуженной обиды запечатлелась.

«Вогопас, – думал, тяжело вздыхая, городовой, – Чивомискам!»

Старый Лейба Буцкус, сидя в уголку сквера, зарабатывал себе средства к жизни тем, что эксплоатировал удивительное изобретение, вызывавшее восторг всех окрестных мальчишек… Это был диковинный аппарат с двумя отверстиями, в одно из которых бросалась монета в пять копеек, а из другого выпадал кусок шоколада в пестрой обертке. Многие мальчишки знали, что такой же шоколад можно было купить в любой лавчонке, без всякого аппарата, но аппарат именно и привлекал их пытливые умы…

Сапогов подошел к старому Лейбе и лаконически спросил:

– Эй, ты! Ремесленник… Ты чего делаешь?

Старик поднял на городового красные глаза и хладнокровно отвечал:

– Шоколад делаю.

– Как же ты его так делаешь? – недоверчиво покосился Сапогов на странный аппарат.

– Что значит – как? Да так. Сюда пятак бросить, а отсюда шоколад вылезает.

– Да ты врешь, – сказал Сапогов. – Не может этого быть!

– Почему не может? Может. Сейчас вы увидите.

Старик достал из кармана пятак и опустил в отверстие. Когда из другого отверстия выскочил кусок шоколада, Сапогов перегнулся от смеха и, восхищенный, воскликнул:

– Да как же это? Ах ты, господи. Аи да старикан. Как же это оно так случается?

Его изумленный взор был прикован к аппарату.

– Машина, – пожал плечами апатичный старик. – Разве вы не видите?

– Машина-то – машина, – возразил Сапогов. – Да как оно так выходит? Ведь пятак-то медный, твердый, а шоколад сладкий, мягкий… как же оно так из твердого пятака может такая скусная вещь выйти?

Старик внимательно посмотрел своими красными глазами на Сапогова и медленно опустил веки.

– Электричество и кислота. Кислота размягчает, электричество перерабатывает, а пружина выбрасывает.

– Ну-ну, – покрутил головой Сапогов. – Выдумают же люди. Ты работай, старик. Это здорово.

– Да я и работаю! – сказал старик.

– И работай. Это, братец, штука! Не всякому дано. Прощевайте!

И то, что сделал немедленно после этого слова Сапогов, могло быть объяснено только изумлением его и преклонением перед тайнами природы и глубиной человеческой мысли: он дружеским жестом протянул старому шоколадному фабриканту руку.