Пока атомарник летел к темным строениям, вросшим в горизонт, Ким ещё раз проверил свой "Отшельник", многофункциональный комбинезон высшей защиты со встроенным биобикулярным мозгом, имеющий двустороннюю мыслесвязь. Проверять проверял, но и по сторонам не забывал поглядывать.
Ландшафт Мизая не отличался ни оригинальностью, ни разнообразием, обычная полустепь с впадинами овражков, чахлыми кустиками, худосочной травой и искривлёнными деревцами с жалостливо растопыренными ветками. Дороги, конечно, никакой, да она землянам и не требовалась; автопилот гнал над землёй, высчитывая оптимальную траекторию. Навстречу в основном попадались всё те же грузовые платформы-антигравы, люди на них выглядели озабоченными и подавленными, у Баева даже кольнуло где-то в области сердца - ни одного улыбающегося лица, верного признака того, что всё в полном порядке, что всё идёт, как надо, он так и не заметил. А чему радоваться-то? Дали коленом под зад, предварительно огрев по башке,- и привет! Осознание этого факта накладывало на всех свой неизгладимый отпечаток. Даже на Баева, у которого эмоциональный контроль был, что называется, в крови.
Ким оглянулся, но скорее по привычке, чем по необходимости. Никого. Мимолетно отметив очередной модуль, уходящий на орбиту к "мамочке", повернулся и стал пристально вглядываться в надвигающийся и расползающийся в стороны город аборигенов. Шахты и поселение землян остались справа и впереди, но сейчас Баева интересовал именно город, здесь кое-какие ответы должны быть, а иначе всё напрасно: и потерянное время, и столько усилий, а главное, столько жертв.
С первого поверхностного взгляда город ничем особенным не запомнился. Да и со второго, более пристального и внимательного, тоже. Общее впечатление - серое уныние, безысходность и никчёмность. Те, кто его населял, влачили здесь жалкое существование, жили одним днём - прошёл, и ладно. Угловатые домишки не вызывали ничего, кроме ассоциации с трущобами, с грязными тёмными улицами, заваленными отбросами и горами мусора, где деваться некуда от въедливых запахов и туч насекомых. Это был город без будущего, живший только своим мрачным сиюминутным настоящим, без ясно-светлого неба над головой и любвеобильного солнца, без веры и надежды на то, что это светлое и радостное вообще когда-нибудь наступит. Существа, живущие в таком месте, не могли вызывать ничего, кроме жалости и желания хоть как-то и чем-то им помочь.
Но с желанием этим, благодаря самим же мизайцам, уже распрощались. Потому что где-то в этом городе находился молот, незримо вдаривший по землянам всей мощью тупорыло-плоской хари, поднялся в чьих-то невидимых руках и невидимо вдарил, оставив после себя пятьдесят восемь изуродованных трупов, а остальных заставив убраться куда подальше из-под безжалостно плющащего незримого удара. Это было необъяснимо и страшно.
Но о страхе Ким не думал, его как раз ставила в тупик именно необъяснимость всего происходящего. Не может того быть, чтоб, задействовав некий механизм, вызывающий у человека внутренний молекулярный "взрыв", биораспад, механизм этот потом бы бесследно исчез, растворился в воздухе. Нет. Что-то непременно должно остаться, по-другому просто не может быть - следы какие-то, остаточное излучение, фон, да мало ли сопутствующих факторов! Если только... Если только тут не вмешались третьи силы, в данном случае чужие, инопланетяне. Но алгойцы, как выяснилось, всё же нипричём, краогами так же не пахнет, джаоды с суганцами заняты какими-то своими делами, а кто ещё может вставить землянам палки в колёса? Так что во вмешательство инопланетного разума Баев не верил - у него просто не было таких данных, а, следовательно, и оснований. Но и в способность аборигенов сотворить с людьми