Кочевники бывали разными: скотоводами, идущими от пастбища к пастбищу, охотниками, перебирающимися с угодья на угодье, рыбаками, даже бортниками, что бродили от леса к лесу в поисках меда. Но обычай у всех соблюдался общий: главное стойбище для зимовки, с припасами, и несколько малых, летних – на которых эти припасы добывают. Здешних охотников, судя по всему, перемена погоды застала на одной из летних стоянок, да еще и в неудачный момент.
– Когда наст установится, Яныгэква? – спросил Олег.
– Как снег перестанет, светлый воин, ветер его быстро натрет, накатает. Коли поземка сильная, так день-два – и наст токмо ножом резать можно будет! Даже без лыж стоять сможешь. А уж с лыжами и вовсе хоть бегай, хоть прыгай.
– Выходит, это надолго… – понял ведун и в задумчивости вылил варево из ковшика обратно в котел.
Повесив ковшик на место, он вылез из внутренней яранги, пробрался через длинный проход с припасами, вышел на улицу. После внутреннего тепла лицо хлестнуло морозом, падающие с неба снежинки мигом нырнули за ворот. Ведун поймал несколько на ладонь, слизнул и направился к лошадям. Расседлал, снял сумки, отпустил скакунов к кустам щипать тонкие ивовые ветки. Взял мешок, опять долгим узким лазом пробрался в ярангу, развязал веревку и поставил перед стариком:
– Вот, берите. У меня еще есть. Охотиться я умею, едоков других не держу. Не пропаду, в общем. Вам нужнее.
Мешок повалился набок, и на шкуры серебряной струей потекли рыбные тушки, сверкающие ледяной глазурью.
Девочка жалобно вскрикнула: «Ворпупыг!» – и торопливо попятилась к мальчишкам.
Те, хищно сверкнув глазами, обнажили белые костяные ножи. Яныгэква тоже испуганно охнул и во весь голос закричал:
– Сойтынь!!! Зови Тарагупту-шамана! Скорее! К нам пробрался Самсайока!
– Теперь-то вам что не так, старый ты хрен? – устало развел руками Олег.
– Ты Самсайока! – обличающе вытянул к нему палец Яныгэква. – Демон с плачущими глазами из нижнего мира! Ты забираешь всех, принявших твои подарки, в мир смерти Кульотыру! Сгинь, сгинь, демон! Мы не боимся тебя! Мы не примем твоих даров!
– Опаньки… – ведун схватился за запястье, на котором стремительно нагревался крестик. – Похоже, это шаман?
Почти сразу взметнулся полог, во внутреннюю ярангу заскочил еще один старик, морщинистый и бородатый, как Яныгэква, но не седой, а черноволосый, одетый в коричневую малицу, расшитую множеством странных путаных знаков и рун. Он поспешно водрузил на голову шапку с тонкими ветвистыми рожками, меж которыми тянулись нити с кисточками и цветными узелками, и тут же метнул в сторону Олега какой-то порошок, похожий на золу, громко выкрикнул:
– Огнем, пером и костью заклинаю тебя, дух!
Крест на запястье Середина полыхнул огнем, предупреждая о присутствии сильной чужеродной магии, и ведун, вскрикнув от боли, широко развел руки:
– Встань, забор булатный, от земли до неба, от чернеца и черницы, от колдуна и колдуницы, от сглаза, от порчи…
– Предков твоих призываю, дух нижнего мира! Именем Кульотыру угрюмого, именем Хонторума могучего, именем Агипури кровавой отсылаю тебя к хозяевам твоим!
Из кармана ведуна выскользнуло подаренное Карнаухом перо и стремительной черточкой метнулось к дымному продыху.
– Стой, куда! – попытался прихлопнуть его ладонями Олег, но не успел. – Вот проклятие!
– Подожди… Так ты шаман? – оборвав заклинание, спросил его Тарагупту.
– От шамана слышу! – зло ответил ведун. – Путеводное перо из-за тебя потерял!
– Так ты человек?
– А что, не видно?
– Он подарил нам целый мешок рыбы, Тарагупту! – вскочил Яныгэква. – Когда такое бывало, чтобы воин света не отнимал, а дарил?! Это точно Самсайока!
– Тихо все! – потребовал шаман, пошарил ладонями по своей малице, нащупал нашитый на груди кожаный лоскут с вышивкой, рывком сорвал и протянул ведуну: – Вот, возьми. Если ты человеческого рода, приложи это к своей груди!
– Что это? – Середин специально взял амулет левой рукой, чтобы тот оказался ближе к освященному крестику. Маленькое серебряное распятие слегка нагрелось, но не сильно. Значит, магия амулета была совсем слабой.
– Родовой знак нашего племени. Если ты не нашей крови, он тебя сожжет!
Олег только рассмеялся и спокойно приложил тряпицу к своей груди. Он отлично знал, что подобные амулеты никого не убивают. Наоборот, они призывают покровительство тех или иных радуниц. Чужаку от подобного знака ни тепло, ни холодно. Радуницы чужака не признают, однако и вреда не причинят.
По яранге тем не менее прокатился вздох облегчения. Видимо, здешнее племя и вправду верило, что их амулеты истребляют любого чужака.
– Ты шаман, – повторил черноволосый Тарагупту. – Коли так, ты должен гостить не у старого Яныгэквы, а у меня. К тому же здесь слишком тесно. Пойдем.
После случившегося внезапного представления ведун спорить не стал – мало ли чего еще здешним детишкам и старику примерещится? Выбрался вслед за шаманом в промежуток между колышущимися стенами, повернул налево. К его удивлению, на улицу мужчина не полез, нырнул в какой-то низкий лаз в стене и стал пробираться там, настолько сильно согнувшись, что уж проще было идти на четвереньках. Десяток шагов – и они оказались в соседней яранге. Однако и здесь шаман прошел округ внутренней выгородки, опять нырнул в лаз и только в третьей яранге повернул к середине, к очагу.
Теплый, застеленный лосиными шкурами прямоугольник имел размеры примерно пять на шесть шагов – но, кроме стоявшей на коленях перед очагом женщины, здесь никого не было, и потому жилище показалось вдвое просторнее, нежели предыдущее.
Вдоль стен были развешаны каркасы из ветвей, перевязанные разноцветными веревками, местами болтались пучки трав, несколько деревянных масок. У центральных столбов, которых тут имелось целых два, стояли два копья с костяными наконечниками, снизу лежал топор из зеленого нефрита и несколько скрученных шкур. А напротив входа висел огромный, в половину человеческого роста, бубен, расписанный крохотными фигурками зверей, людей и еще каких-то существ.
– Это у тебя смертные изображены или… – в этот момент женщина поднялась, и ведун осекся: ее лицо было волосатым!
– Найэква, сходи к милой Сайтынь, помоги ей приготовить обед и принеси сюда миску для нас двоих… Но сначала принеси травяного отвара. Наш гость, мыслю, так и не попил с дороги.
Хозяйка яранги молча кивнула, вышла за полог.
– Что с ней? – сглотнув, спросил Олег.
– А что с ней? – удивленно приподнял брови шаман Тарагупту.
– У нее на лице… Волосы!
– Таковы все женщины нашего племени, – пожал плечами шаман. – После того как они теряют невинность, у них на лице начинает расти красивая шелковистая шерстка. Разве они не прекрасны, воин добра?
– Да, красивы… Своеобразно… – выдавил из себя похвалу ушедшей хозяйке ведун.
– Садись к огню, светлый воин, грейся, отдыхай, – предложил Тарагупту. – Коли ты шаман по судьбе своей, то и гостить тебе надлежит у шамана. Кто тебя лучше меня поймет? Кто спать рядом не побоится? Кто от духов твоих стойбище наше обережет?
С этими тягучими, убаюкивающими разговорами хозяин снял со стены бубен, покачал его, что-то тихо напевая, а потом неожиданно ударил раскрытой ладонью. Яранга вздрогнула от низкого гула, примотанный к запястью крестик мгновенно нагрелся – но не до боли, и потому ведун ничего говорить не стал. Сел у самого очага, подтянув под себя ноги, выставил вперед ладони. В очаге синий невысокий огонек приплясывал над сложенными кучкой осиновыми ветками в руку толщиной и такой же, в руку, длины. Костер не самый жаркий – но достаточный, чтобы уже протопленное жилище не выстывало.
– Скажи, шаман, почему все здесь называют меня «светлым воином»? – спросил Олег.
– У тебя железное оружие, одежда странного покроя, ты бел лицом, – ответил Тарагупту и опять ударил в бубен. – Воины, что охраняют святилище шамана с белым лицом на горе великанов, очень похожи на тебя.