— Хорошо, покажешь. А связи с подпольем есть?
— Развалили всё, люди поменялись. Не думаю, что найду кого-то, но попробовать можно.
— Договорились.
Они вернулись к костру.
— Вот что, парни. Политрук мне маленькую тайну открыл. Берём его с собой. Вопрос не обсуждается! — сказал он категорично.
— Во! Вот это правильно, а то — «я не командир, мы не армия»… Не колхоз же, где все вопросы на собраниях решают.
— Старшина, у тебя в мешке вроде бы цивильная одежда была — отдай её политруку. Его одежду после болота всё равно не отстирать. А ходить голым бойцу Красной Армии не пристало.
Старшина побурчал под нос, но одежду — рубашку и брюки — отдал. Обуви вот только не было никакой, а свои сапоги политрук утопил в болоте.
— И карабин немца ему отдай — с патронами, и ранец пусть несёт.
— О! Хоть какая-то польза от человека!
Когда политрук оделся, повесил карабин на плечо и опоясался поясом с подсумками, выглядеть он стал по-человечески. Обуви не хватало, но с этим ещё решится вопрос.
— Политрук! Ты бы хоть представился людям!
— Батальонный комиссар Покидько Александр Афанасьевич! — отрапортовал политрук.
Ничего себе! Батальонный комиссар — это, если по-армейски, майор.
Старшина хмыкнул:
— Нам бы ещё комдива сюда.
Генералов в Красной Армии не было, такие звания ввели только с января 1943 года, но комдив по должности как раз ему соответствовал.
— Сергей, собирай хворост, сухостоины, разводи костёр. И так много времени потеряли. Старшина, сколько картошки у нас осталось?
Борис порылся в мешке.
— Каждому по двенадцать штук — и всё, кончится картошка.
— Вот всю и будем печь. И тебе груз не нести, и нам сытнее будет.
Комиссар подошёл к Саше.
— Ты в каком же звании, разведчик?
— Сержант, — Саша не покривил душой.
Он назвал своё армейское звание, но комиссар принял его за сотрудника НКВД — у них градация званий была иной. Сержант НКВД соответствовал армейскому лейтенанту. Запутанной была система соответствий, в каждом ведомстве своя, и лишь с января 1943 года было введено однообразие званий во всех родах и видах войск, за исключением Военно-Морского флота. Там до сих пор майор — это капитан третьего ранга. Традиции флотские, никуда не денешься.
— Комиссар, нам вообще куда идти?
— Под Полоцк.
Саша присвистнул. Это по прямой — около ста километров, а учитывая леса, овраги, обходы населённых пунктов, занятых немцами — так и все двести получится. Далековато!
— Сержант, можно карту посмотреть?
— Нет у меня карты; нужна, а нет. Придётся у немцев добывать — вместе с сапогами для тебя. У тебя какой размер обуви?
— Сорок второй.
— Ходовой размер, найдём. И ещё. Ты комиссар, по званию старше, но в отряде подчиняешься мне. Своеволия не потерплю.
— Я уже понял, согласен.
— Ну, тогда к костру.
Сергей уже развёл костёр, тонкие ветки прогорели быстро. Каждый стал заниматься своими картофелинами — переворачивал их прутиком. Стоило не усмотреть, зазеваться, и бочок у картофелины становился чёрным — сплошная сажа. И другой картофелины добрый повар уже не даст, потому как повара нет, как, кстати, и картошки в запасе.
Съели всё, желудок заполнился. Только картофельная сытость обманчивая. Вроде полон желудок, а через час-два уже снова есть хочется. Были в ранце ещё две банки консервов, только Саша берёг их на крайний случай. Вдруг случится, что сегодня или завтра еды вообще будет не найти?
Они вымыли в болоте руки — после печёного картофеля они были чёрными, как у трубочиста.
— Отряд, приготовиться к маршу! — подал команду Саша.
Ничто так не дисциплинирует, как уставные команды в армии.
Шли почти прежним порядком. Впереди Саша, за ним — старшина, потом Сергей с пулемётом, и замыкал жиденькую колонну комиссар. Он запинался на ходу за корни и кочки, стоически терпел, но сбил ноги в кровь.
На привале Саша решил, что надо искать сапоги, иначе комиссар станет обузой.
Командир любого воинского подразделения отвечает за боеспособность, за готовность личного состава к выполнению боевой задачи. А насколько боеспособен комиссар, когда он еле идёт на сбитых ногах? Вот и приходилось Саше выполнять функции снабженца.
Едва они дошли до первой деревни, выпросил он у старухи старые дедовы башмаки. Перевязали отваливающуюся подошву у ботинка — по крайней мере, ступни будут целы. Конечно, не выход из положения, но ноги сохранят.
С обувью, одеждой и до войны было плохо. Удалось раз в год отрез ткани купить на костюм — большая удача. Потому селяне расставались с одеждой неохотно, латали её помногу раз.
С обувью — ещё хуже ситуация. В некоторых семьях одна пара сапог или галош — на всех домочадцев, а зимой — одна пара валенок. Скудно люди жили. А во время войны резали поперёк автомобильные покрышки, привязывали верёвкой к ногам и так ходили.
Понял Саша: реально достать сапоги — снять их с убитого немца. Однако ждать милости он не привык, и как только группа вышла к телефонным проводам, Саша приказал старшине их обрезать.
Через час уже на велосипедах показались немецкие связисты. Сергей, укрывшись за кустами, расстрелял их из автомата.
Группа подошла к убитым.
— Комиссар, выбирай себе сапоги. Только примерь, чтобы не жали.
— Противно как-то с убитых снимать, вроде как мародёрство.
— Не путай мародёрство с трофеем — это противник. Мне твои ноги важнее сантиментов. Приказываю надеть!
Комиссар подошёл к трупам и остановился в нерешительности. Сергей сам стащил с убитых сапоги и бросил их под ноги комиссару.
— Как девица ломаешься!
Подобрал всё-таки комиссар себе сапоги, обулся, повеселел.
— Старшина, патроны у убитых забери.
Оружие было у всех, а патронов немного. Зачем брать карабины? Только лишнюю тяжесть тащить. Вот без карты плохо, хоть немецкую бы найти! У связистов при себе карты не было, хотя Саша в глубине души надеялся, сам обыскал сумку с инструментами и карманы.
Эх, знать бы им, во что эти сапоги для комиссара обойдутся!
После расправы над связистами Саша с отрядом прошёл с полкилометра по ручью, чтобы сбить со следа собак, если немцы их пустят. Они остановились немного обсушиться — почти у всех промокли сапоги: давно ваксы не видели, кожа воду пропускать стала. А идти в промокших — набить мозоли.
Развели небольшой костерок из трухлявого пня — он почти не давал дыма. На сломанные ветки насадили сапоги и протянули их к огню — даже пар повалил.
Когда обувь подсохла, принялись сушить портянки. Дух от старых, давно не стиранных портянок стоял ещё тот, хоть носы зажимай.
Сергей вдруг сказал:
— Бойцы, дым идёт.
— Да нет, костёр хороший: жар есть, а дыма нет.
— Вы туда поглядите, — он показал рукой вправо. Сразу несколько дымов поднимались за лесом.
— Никак — немцы деревню жгут? — высказал предположение комиссар.
— Похоже. Отряд, к маршу готовсь!
Бойцы намотали на ноги портянки, натянули сапоги.
— Бегом за мной — марш!
Саша бежал не быстро, чтобы не сбить дыхание и не отстали другие. Небольшой лесок миновали за полчаса.
Только подобрались к опушке, как услышали нестройный винтовочный залп, за ним ещё один, потом — отдельные пистолетные выстрелы.
Перед ними стояла небольшая деревня — полтора десятка домов. Половина деревни пылала. Кто в кого стрелял, было непонятно — избы закрывали обзор.
— Вольно, пока отдышитесь; я узнаю, в чём дело.
Короткими перебежками, прячась за кустами, Саша подобрался к огородам, а там уже ползком пробрался к домам. Он миновал крайнюю избу, и перед ним открылась страшная картина: десяток полицаев под руководством немецкого офицера расстрелял на окраине деревни всех жителей — от мала до велика. Офицер добил раненых и деловито вложил пистолет в кобуру. Полицаи строем под его командой направились в деревню. На улице уже стояли несколько подвод с лошадьми.
«На расправу приехали, гады! — мелькнула мысль у Александра. — Не за убитых ли связистов мстят? Надо их жестоко покарать!»