Лютеция отшатнулась, шокированная:
– Свен, как вы можете! Разве народы возникают не по Божьему соизволению?
Брови Свена взлетели на середину крохотного лба, заняв его целиком. Глаза выпучились.
– Божьему? А кто это?.. А, ты говоришь об этом новом боге…
– Он единственный, – отпарировала Лютеция строго. – Все остальные – теперь уже демоны.
Свен отступил, выставил ладони:
– Как скажешь! Мне все одно, только не говори о вашем боге. У меня от проповедей начинает в голове звенеть, а зубы сразу ноют. Отдыхайте, присмотритесь, кому чем заняться. Мне шестеро крепких мужчин вовсе не в тягость! Еще как не в тягость. А выступить в свой поход… опасный поход успеете.
Фарамунд чувствовал, что выздоравливает. Раны затягивались быстро, он много и жадно ел, впадал в забытье, а очнувшись, чувствовал, как тело окрепло еще больше, а боль от ран притупилась. Под повязками страшно зудело. Он едва сдерживался, чтобы не почесать, но однажды, забывшись, все же поскреб крепкими ногтями… и с изумлением обнаружил, что ногти скребут засохшую корочку на толстых вздутых рубцах!
Перед глазами часто возникало чистое девичье лицо. Он старался вспомнить, кто это, иногда чудилось, что просто привиделось. От этой мысли словно темные крылья накрывали мир, он снова чувствовал боль от ран.
На четвертый день он рискнул подняться, добрался до двери. Яркий солнечный свет ударил по глазам с такой силой, что в голове загудело, как от дубины. Он прикрылся одной рукой, другой ухватился за косяк. Долго смотрел сквозь пальцы на широкий двор, где торопливо двигались странно одетые люди, с истошным квохтаньем пронеслась курица, за ней мчался петух, у коновязи фыркают кони…
На той стороне двора из лачуги несутся удары молота по железу. Крыша в дырах, дымок пробивается через все щели.
Он качнулся, шагнул через порог. Ноги все еще казались тяжелыми, но когда солнце обрушилось на плечи, во всем теле прибавилось сил. По коже потекло тепло, проникло под кожу. Его прожгло солнечными лучами, как кленовый листок, мышцы начали разбухать. Он почувствовал, что сгорбленная спина распрямляется.
Из кузницы вышел кряжистый мужик. Ниже среднего роста, но вместо плеч – глыбы, голова сидит прямо на плечах, грудь выпячивается широкими валунами. Кузнец вытирал лоб закопченной ладонью, отчего и на лице остались пятна сажи. Волосы на лбу перехвачены узким кожаным ремешком. Хотя закрывали уши, Фарамунду почудилось, что правое ухо срезано или срублено.
Он вздрогнул, кузнец метнул на него настолько острый взгляд, что Фарамунд ощутил укол.
– Эй, – позвал кузнец хрипло. – Ты кто?
Фарамунд подошел ближе. Он старался улыбаться как можно дружелюбнее, все-таки чужак, подобрали и кормят из жалости…
– Меня зовут Фарамунд, – ответил он. И добавил: – Наверное.
Кузнец пробурчал подозрительно:
– Это так шутишь?
– Да нет, – ответил Фарамунд поспешно. – В самом деле не знаю. Меня так по голове ударили, что все вышибли. Даже настоящего имени не помню…
Кузнец оглядел его с головы до ног. Фарамунд переминался с ноги на ногу, чувствуя себя покинутым и несчастным. Вместе с тем в глубине души нарастал странный гнев.
– Такое бывает, – сказал кузнец знающе. – Я знал одного… Только через год вспомнил! И то не сам.
– А как? – спросил с надеждой Фарамунд.
– Да помогли.
– Может… и мне можно так?
– Можно попытаться, – ответил кузнец. – Да захочешь ли…
– Хочу!
– Тогда подставляй лоб. Сейчас шарахну кувалдой… Тот тоже вспомнил все, а к утру помер от ран. Ох, и бой тогда был!.. Готы шли через эти земли… Ладно, Фарамунд так Фарамунд. А меня зовут Гнард Железный. Вообще-то ты мог быть подмастерьем. У тебя фигура молотобойца. Руки, плечи, грудь… А ну покажи ладонь!
Фарамунд затаил дыхание. Старый кузнец щупал ему ладонь, разминал, тер, едва не нюхал.
– Да, мог быть, – определил Гнард с некоторым затруднением. – Но давно. Когда держишь молот, то мозоли здесь и здесь… а у тебя их нет. Но мужик ты здоровый. И руки у тебя… гм… я бы сказал, что привыкли держать скорее топор, чем лопату.
– Я был воином?
– Нет, от боевого топора мозоли другие.
– Столяром?
– Нет, на столяра не тянешь. Даже на плотника! Но вот на лесоруба…
Фарамунд спросил с недоверием:
– Это ты определил по мозолям?
– У тебя вообще нет мозолей, – ответил Гнард, в глазах было удивление, рассматривал Фарамунда с подозрительной настороженностью. – Но и на благородного не тянешь!.. У тебя не ладонь, а… как будто один мозоль расплескали по всей ладони. Тоненько так это… но твердый, как конское копыто. Ладно, ты пиво хоть пьешь?
– А что такое пиво?
Гнард рассмеялся:
– Пойдем, угощу. Расскажу про пиво… и про женщин.
– Про женщин? – не понял Фарамунд. – Почему про женщин?
– А про что же еще говорить? – удивился Гнард.
Перед глазами Фарамунда возникло чистое девичье лицо. Как воочию увидел гордо приподнятые скулы, длинные ресницы и лучистые глаза, прямой нос, пухлые губы, красиво изогнутые, очерченные с предельной отчетливостью.
– Как остальные? – спросил он. – Люди, которые подобрали меня раненым?
Гнард хмыкнул:
– Да люди как люди. Все готовятся ехать… А их хозяйка… надо сказать, что более прекрасной я не видел за всю жизнь, сейчас с Фелицией, это наша хозяйка, жена Свена, в людской. Прядут или вышивают, не знаю.
Укол в сердце был неожиданно острый. Заныло, словно он недополучил солнца и воздуха, что не видел ее эти несколько дней, пока валялся в полузабытьи.
Гнард обнял его за плечо, повел через двор. Дверь лачуги Киззика, который один умел варить пиво, распахнута настежь. Оттуда, как пар, выкатываются плотные запахи чего-то кислого, терпкого…
Фарамунд торопливо осматривался на ходу. Бург, в который он попал, это такие длинные двухэтажные дома, что сходятся углами, а кое-где попросту переходят один в другой. Стоят по кругу, глядя на мир узкими окнами-бойницами. Есть и ставни: из дубовых досок, крест-накрест полосы из настоящего железа, штыри в стену вбиты глубоко. Пока выдерешь, двадцать раз голову пробьют. Хватит трех домов, чтобы образовать внутренний дворик, но в бурге Свена четыре добротных дома из толстых бревен, ошкуренных и просмоленных…
Внутренний двор широк, просторен. Колодец, коновязь, с внутренней стороны к стенам прилеплены мастерские, начиная от кузницы и кончая выделкой седел.
Больше рассмотреть и понять ничего не успел: Гнард впихнул к Киззику, закрыл дверь.
А за пивом, это такое слабое горьковатое пойло, он узнал не только про женщин, но и про саму крепость Свена из Моря, грозного и могучего воина, который в бою приходит в ярость, грызет щит, а силы его удесятеряются. Говорят, в приступе священного боевого гнева он становится неуязвим. Хотя почти из каждого кровавого боя он выходил, залитый кровью, как чужой, так и своей, но свои раны оказывались неглубокими, на нем заживало легко и быстро, а славой собрал под свою руку самых отпетых разбойников этих земель. Простых поселян заставил построить эту деревянную крепость, а их обложил на удивление малым налогом. Потому в селах, что под его защитой, народ плодится, иной раз из других краев приходят на эти земли и селятся, получая от него защиту.
В самой крепости вырыты глубокие подвалы, стены укреплены бревнами и досками. Запасены не только бочки с вином, но и мешки с мукой и зерном на случай долгой осады. Есть в избытке копченое мясо, окорока, свиные туши. В крепости, как уже и сам заметил Фарамунд, две просторные конюшни, кузница, собственная оружейная, хоть и плохонькая, отдельно барак для воинов, два строения для челяди. В крепости есть даже собственная провидица, что говорит о богатстве и знатности Свена, ведь лишние рты могут позволить себе держать только очень богатые и сильные люди…
– Что за провидица? – спросил Фарамунд.
Гнард довольно оскалил щербатый рот. Глаза стали масляными.