Если задуматься, так начинаются сказки – сказки как со счастливым, так и с печальным концом. Когда Ишхан ещё только-только появился на свет, она часами сидела у колыбели брата: нет, не детское любопытство и не семейная любовь её вела, но песни матери. Наверное, когда-то она пела то же самое и для Шантии, просто те времена не получалось вспомнить. Потрескивал огонь в очаге, шумели вдалеке волны, и одно сказание сменялось другим: одни и те же истории мама часто заканчивала по-разному. Среди прочих особо любила она историю о Белой Деве, похищенной драконом и заточённой в его замке среди облаков. Иногда дракон искренне влюблялся в прекрасную пленницу и женился на ней; впрочем, гораздо чаще Дева пыталась бежать, срывалась с облака и разбивалась вдребезги.
Шаг, ещё шаг по траве – нет, по тучам, мягким, тугим, тёмно-серым: в них скопилось слишком много воды, и вот-вот она вся низвергнется на землю. Не будет видна среди прозрачных потоков кровь: всякому известно, что капля алого растворится, будто её не было вовсе. Пусть, пусть она не похожа на деву из легенды: волосы просто светлые, вовсе не цвета серебра, да и кожа не так бела и прозрачна, как редкие облака в ясный день. Представлять себя героиней сказки оказалось приятно, но одновременно – горько. Может, и о ней споют когда-нибудь песню над колыбелью младенца; вот только какой будет конец?..
Открыв глаза, Шантия вздрогнула. До того её и стражников-людей разделяла дверца повозки: не самая надёжная защита, но довольно и такой – лишь бы не стоять с потомками чудовищ лицом к лицу. Налитые кровью тёмные глаза маячили совсем рядом – меньше десятка шагов. Бежать, скорее, спрятаться снова! Человека с морщинистым, как у черепахи, лицом и серыми волосами наверняка разозлить гораздо проще, чем сородича; отчего-то вспомнилась другая сказка – о глупой девочке, прежде срока вышедшей в море и поглощённой за дерзость волнами.
- Ты ведьма?
Шантия съёжилась и сделала шаг в сторону повозки: не меньше, чем лицо стражника, пугал его голос – слишком резкий и оттого жуткий. Так, наверное, говорят только драконы и те, кто им прислуживает.
- Ты меня не понимаешь? – прислужник дракона ещё немного подождал, затем – пожал плечами. – Вот жалость-то! Как бы мне такому колдовству выучиться, чтоб не мёрзнуть – экая холодрыга!
Конечно, многое можно рассказать – например, то, что Джиантаранрир даровала своим детям тепло, тепло не внешнее, но внутреннее, согревающие не хуже огня? Звери завистливы и жестоки: не понравится ответ – разорвут на части и обглодают косточки.
- Ох ты! – всплеснул руками стражник. – Ты ж трясёшься вся. Что, тоже зябко?
Ещё шаг назад – только бы не споткнуться случайно, не сделать резкое движение! Шантия не хотела, чтобы кто-то почувствовал её страх. Особенно – прислужник дракона. Потомки великанов не могут быть добрыми и ласковыми: страшно заговорить, страшнее – промолчать. Никогда не знаешь, что обозлит «доброго» седого варвара.
- Оставь её, дурень, - избавлением прогремел голос другого стража. – Делать принцессе больше нечего – с тобой, старым, языком трепать!
Седой варвар выпучил глаза и попятился, словно за спиною Шантии вдруг увидал рычащего льва. Вздох облегчения вырвался из груди – как, оказывается, просто отпугнуть грозного зверя! Довольно лишь припомнить странное, чужое слово «принцесса» – и не страшно, что очень смутно осознаёшь его смысл.
- Простите его, госпожа, - спаситель не пытался приблизиться, был ниже ростом и уже за это мог заслужить малую долю доверия. Шантия с трудом кивнула, пытаясь понять: за что простить? Старик сделал что-то непозволительное? Как же всё сложно!
Дождь кончился; не стоило ждать больше живительной влаги – и будущая невеста людского вождя направилась обратно к повозке, туда, где ждал младший брат. Хотелось побежать к матери и снова услышать сказку о Белой Деве – непременно с хорошим концом. Не думать, ни о чём не думать. Шантия затворила за собой дверцу и опустилась на жёсткую скамью.
Из-за тяжёлых туч показалось солнце. Шёл девятый день вдали от моря.
========== Путь надежды. Глава II ==========
Смутные сны, жуткие сны… Один за другим, они сменяли друг друга. В одном Шантия убегала от уродливого многорукого великана. Осыпались под ногами мелкие камни; беги, стой на месте – неважно, всё громче, громче оглушительный стук копыт гигантского коня, тянущего колесницу чудовища. Нет, не поймает, не возьмёт в плен – просто раздавит тяжёлым копытом размером с дом, вомнут в землю дребезжащие колёса. Ты маленькая, маленькая – маленькая и ничтожная. Герой бы обернулся, герой бы встал лицом к лицу с чудищами, как некогда Незрячая пред ликом Антара, но страх гонит вперёд. Бежать, бежать – и не оглядываться, не смотреть на великана, на брызжущую из пасти коня пену. Умереть, умереть – задохнуться в пыли, разбиться, лишь бы до того, как опустится копыто, лишь бы без боли…
Стук копыт звучал и наяву: но вместо демонического чёрного коня – уныло переставляющая ноги серая кляча. С грязной дороги процессия свернула на выложенную камнем мостовую. Город? Деревня? Недолго Шантия смогла бороться с искушением – что же там, снаружи? И тотчас отдёрнула тонкую занавесь, выглядывая наружу.
Здесь каждый камень, каждая травинка кричали: ты больше не дома. Всё совсем, совсем другое: дома не нависают над водой, не пронзают небо острые шпили. На островах всё тянулось к небу, здесь же – клонилось к самой земле. Блестели после недавнего ливня низкие крыши, выложенные расписными деревянными дощечками – их словно долго, долго натирали маслом. Камнем выложили лишь одну, центральную дорогу; остальные отходили в стороны малоприметными тропками.
И люди. Слишком много людей. При виде повозок они тотчас бросали свои дела и кидались к тянущейся процессии. Лица, так много лиц – Шантия отшатнулась от окна. Такой толпе не помеха какие-то там хилые кони – сметут вместе с хозяевами! Но время шло, повозка не опрокидывалась: в паре шагов потомки чудовищ замирали, словно натыкались на незримую преграду, и оставались стоять. Напирающие сзади сородичи расталкивали тех, кто выбился вперёд, сменяли друг друга лица и голоса. Невидимую черту не пересекал никто.
- Чего они хотят? – Шантия на всякий случай оттянула от окна брата. Подобных сборищ она не видела никогда прежде. Нет, вспоминалось волей-неволей собрание всех родов на святой земле – но и там не кричали, не толкались, не отпихивали впереди стоящих, чтобы только оказаться ближе к Незрячей: все стояли в молчании. Здесь же… совсем по-другому. Люди больше похожи на акул, кружащихся близ куска сырого мяса.
Шантия задёрнула штору. Весь мир мигом сжался до крохотной повозки, и неважно, что там, снаружи. Понимать бы ещё, что кричат люди! Изначальный язык в их устах слишком сильно искажён; в нём слишком много неизвестных слов. Проще не вслушиваться, чем разбирать: пожелания счастья несутся вслед или проклятия.
Но почему-то процессия остановилась, и в закрытый мирок ворвались прохлада и свет. Будущая невеста дракона на всякий случай укрыла собой притихшего брата: даже такое дитя, как он, знает, когда лучше молчать и не высовываться.
Уже знакомый старик-варвар криво улыбнулся и слегка склонил голову:
- Госпожа, выйдите.
- Зачем?.. – Шантия вжалась в стену. Чего доброго, сейчас воплотится другая сказка – страшная и жестокая, которую мама рассказывала лишь тогда, когда хотела припугнуть непослушных малышей. Сказка о слишком храбром глупом мальчишке, в которой никогда не было хорошего конца: он бросался к морским змеям, убеждённый, что ему не сделают ничего плохого. «Храбреца» тотчас же порвали на куски.
Старик ещё сильнее съёжился:
- Окажите милость! Уж очень всем на вас поглядеть охота. Так ждали! Вы же нам королева будете, как-никак. Не извольте беспокоиться: надолго не задержимся, заночуем разве только…
Принцесса, королева… Слова, произносимые с придыханием и, очевидно, много значащие для потомков великанов, для Шантии не значили ничего. Но живо представилось: вот она откажется, так кто станет спрашивать? Выволокут, как преступницу, к беснующейся толпе, швырнут оземь… На кус-ки. Она поднялась, стараясь не выдать страха. Всем известно: чудовище набросится лишь если ты его боишься.