Я сбросила золотую шассью шкуру там же, на берегу, под пристальным взглядом харлекина, сидящего чуть поодаль, и была неприятно удивлена, когда осознала, что глаза у позаимствованного мной тела были слепы с момента рождения…
– Попробовал бы сам пройтись, ничего не видя, по этой дорожке, – вяло огрызнулась я, в очередной раз угодив нижним концом ромалийского посоха, сломанного и потому укоротившегося на треть после бегства из Загряды, в нору какого-то грызуна.
– Я предлагал достать для тебя любое другое тело, на выбор. – Искра как можно невиннее улыбнулся и развел руками. – Ты отказалась.
– А ты ждал, что соглашусь? – Я остановилась, рукавом платья вытерла пот со лба и принялась распутывать туго стянутые завязки плаща. Ветер сегодня теплый, буду надеяться, что не простыну. Эх, и как Голос Загряды оказалась такой неженкой, проживая в сыром, туманном и продуваемом ледяными ветрами городе? Даже закаленным ромалийцам по осени и зиме приходилось туго, а уж такой хрупкой городской девушке загрядские сквозняки должны были вообще стать верной смертью, но не стали ведь. А вот мне, как назло, оказалось достаточно одной лишь ночевки на холодной земле, чтобы на неделю обзавестись насморком и сухим надсадным кашлем.
– Скажем так – я на это надеялся. – Харлекин тоже остановился, терпеливо дожидаясь, пока я справлюсь с плащом и уберу его в мешок из провощенного холста на широкой лямке, болтающийся у меня на плече. Ставшим привычным жестом провел по волосам, кое-как стянутым на затылке в короткий хвостик, растрепанный на ветру во все стороны и потому напоминающий цветок чертополоха, только не розовый, а темно-рыжий. – Извини, но видеть рядом с собой девицу, еще месяц назад бывшую воплощением твари из подземелий Загряды, – нелегкое испытание.
– Вздрагиваешь каждый раз? – язвительно поинтересовалась я, одергивая подол и глядя на Искру снизу вверх. Голос Загряды была на полголовы выше ромалийской девицы, но рядом с харлекином эта разница практически не ощущалась.
– Нет. Голову оторвать хочется, – спокойно отозвался оборотень, ласково оглаживая меня по шее тяжелой теплой ладонью. – Но я к твоему новому облику уже почти привык, так что можешь не беспокоиться. Хотя смуглая ромалийка была мне больше по вкусу. А повязку все-таки надень. Клятвенно обещаю, что при первой же возможности куплю или украду для тебя шелковую ленту.
– Из тех, что на свет почти прозрачные, а в косе кажутся тяжелыми и плотными?
– Ту самую. – Теплая ладонь соскользнула с шеи, ласково огладила по спине и остановилась на талии. Искра улыбнулся, ловко сдергивая у меня с плеча отяжелевшую сумку, и бодро зашагал по дороге, вынуждая догонять его чуть ли не бегом.
Впрочем, сжалился надо мной он довольно быстро, сбавил шаг, а потом заявил, что привал будем делать у во-он того лесочка, который виднелся на краю огромного поля маленьким зубчатым забором размером с гребешок.
– Шутишь? – Я приложила ладонь козырьком ко лбу, чтобы послеполуденное солнце не било в глаза. – Туда с версту еще идти и идти!
– Хочешь понесу? – недолго думая спросил Искра. Я скосила на него взгляд: увешанный с двух сторон заплечными сумками и оружием, он походил на разбойника с большой дороги, только-только ограбившего воз с поклажей, но еще не успевшего сбыть украденное добро. Для полноты картины как раз не хватало девицы на плече, отчаянно, но впустую колотящей здоровущего увальня маленькими кулачками по спине.
– Рук не хватит, – фыркнула я, пытаясь обойти вставшего поперек дороги оборотня, но не тут-то было. Оказалось, что свободных рук у него хватит и на меня, потому что не успела я сделать и шага, как оказалась прижатой к широкой груди, в глубине которой гулко и часто стучало сердце.
– Скажи спасибо, что на плечо не забросил, – улыбнулся рыжий, хитро сощурив светлые лисьи глаза.
Вот уж точно. Спасибо.
– С тебя бы сталось. – Я поерзала, пытаясь устроиться поудобней на жестких руках оборотня. В результате едва не уронила посох, превратившийся в дорожную палку, прямо под ноги Искре, чуть не упала следом сама, запутавшись в длинной юбке, задравшейся выше колен, и не могла успокоиться, пока харлекин с тихим горловым рычанием легонько не подбросил меня в воздух.
– Неужели ты не можешь не вертеться? – раздраженно выдохнул мой спутник, останавливаясь и заглядывая мне в глаза. – Ощущение, что я пытаюсь нести огромного ужа, а не женщину. У тебя ведь сейчас нет под юбкой золотого хвоста, что ты все выворачиваешься?
– Так не неси, я сама пойду. – Расстояние, оставшееся до кромки леса, угнетало, но выслушивать в очередной раз отповедь Искры, которая становилась все раздраженнее, мне не хотелось.
– И цветы по дороге собирать не будешь? – едко усмехнулся харлекин, склонив голову набок. В узких зрачках-точках на миг блеснули морозные огоньки, правая ладонь, поддерживающая меня под бедра, похолодела, острые стальные когти ощутимо впились в кожу сквозь ткань платья. – Ты не забыла, что за нами охотятся змееловы? Твой знакомый дудочник дал нам небольшую фору в благодарность за спасение его драгоценной шкурки, но это совершенно не означает, что мы можем беззаботно греться на солнышке и никуда не торопиться. Пока мы не доберемся до Лиходолья, орденские ищейки от нас не отстанут. Вот если бы мы позволили загрядской твари сожрать и дудочника, и его чокнутую на всю голову подружку, – тогда и только тогда можно было бы надеяться на долгую отсрочку. Но у тебя духу не хватило ими пожертвовать. И кстати, почему орденцы, едва услышав о шассе с золотой чешуей, бросают все дела и мчатся на поиски, не жалея ни сил, ни средств? Что в вас такого особенного?
– Не знаю.
– Змейка… – очень тихо, очень напряженно произнес Искра, аккуратно ставя меня на землю и глядя сверху вниз. – Ты меня за дурака держишь? Вот этого, – он ухватил меня за руку и прижал узкую, бледную ладонь к едва заметной отметине на груди, под которой скрывался колдовской камень, опутанный золотыми нитями, – никто раньше не мог сделать. Даже не пытался. Несмотря на то что с шассами я встречался, причем не раз и не два. Везет мне на них. А ты стабилизировала мой облик играючи и, как мне кажется, даже не задумываясь о последствиях. Поэтому я спрашиваю еще раз – чем золотая шасса так отличается от остальных змеедевок, если дудочник от одного подозрения дрожит в предвкушении и готов рискнуть не только головой, но и всем, что имеет, лишь бы захватить ее живьем?
– Слушай, я правда не понимаю. – Я осторожно накрыла обратившиеся в полированное железо пальцы харлекина свободной ладонью, чуть сжала холодные пластинки. – Шассы вылупляются из яиц почти одинаковыми, у всех чешуя грязно-серая с крапинками на животе и плечах, но с возрастом ее цвет меняется. У кого-то после нескольких десятков линек, к моменту созревания, она становится черной и очень, очень прочной, самой прочной среди сверстников, и таких шасс обучают быть воинами, защитниками и охотниками. Они самые сильные, самые рослые и защищены лучше остальных. Чем тоньше чешуя, тем она светлее. У женщин и подростков она чаще бронзовая, реже – медно-красная… – Я на мгновение умолкла, аккуратно высвобождая запястье из ослабевшей хватки Искры, развернулась и неторопливо пошла к подлеску у кромки луга. Яркие цветочные венчики, выглядывающие из буйно колосящейся травы повсюду, куда падал взгляд, уже больше не радовали. – У моей матери была медная чешуя, очень яркая и красивая. Да и сама она была чудесной… Но люди почему-то охотятся за нашими шкурами, не жалея ни сил, ни времени, ни средств. Я не знаю, зачем они так нужны змееловам, – у Вика я не спрашивала, а Ровина либо не знала, либо не желала рассказывать.
– И опять ты ушла от темы. – Оборотень в три шага догнал меня и пошел рядом, стараясь подстроиться под мою чуть семенящую, как у многих женщин, походку. – Чем шасса с золотой чешуей отличается от своих же сородичей? Помимо умения управляться с харлекинами и игнорировать песни дудочников?
– Наверное, тем, что умеет немного колдовать. – Я криво улыбнулась. – Когда у кого-то после очередной линьки чешуя становится золотой, она какое-то время светится, а потом в гнездовище появляются взрослые шассы той же редкой масти и забирают подростка с собой.