Наутро вся Москва загудела:
— Новое чудо науки!
— Тушение пожара без помощи пожарного шланга!
В московской печати появилась статья, посвященная тому перевороту, который произведен в огнетушительном деле новым опытом Ивана Бородули.
«Пожарные, — говорилось в статье, — со вчерашнего дня вы сделались доисторической древностью. Вас упразднила наука. Вы можете сдать свои медные каски в музей.
Нужно, не медля ни минуты, создать Государственное Управление Туч и Ветров (сокращенно ГУТИВ), при котором могла бы работать специальная противопожарная секция».
Какие перспективы! Какое необыкновенное будущее! Но где же он скрывается, этот неуловимый ученый? Имеет ли он право скрываться? Не обязан ли он немедленно предоставить все свои силы и знания СССР?
Эта мысль начинала смущать даже Екатерину Малявину. Девушка твердо решила во что бы то ни стало найти Бородулю и убедить его, чтобы он отдал наконец свои изобретения в руки крестьян и рабочих.
Емельян Емельянович
Вы не были на Лахте? И не надо! Лахта — гиблое место. Комары да болота. Вечное хлюп-хлюп под ногами. Мимо! Мимо! Нечего вам делать на Лахте. Пусть там живут замухрышные, безнадежные люди, унылые, как тот жалкий осинник, который у них именуется лесом.
Вот хотя бы Емельян Емельянович! Скучный человек! Неинтересный! Даже неловко занимать им внимание читателя. Весь он какой-то расхлябанный — и зачем такие люди живут?
Но если бы вы нынче ночью тихонько вошли в ту засыпанную снегом хибарку, где живет этот скучнейший Емельян Емельяныч, и, притаившись в прихожей, приложили бы ухо к дверям, вам стало бы не скучно, а страшно.
Писклявый, плачущий голосок говорит:
— Верните мне Матильду! Где Матильда?
Злобный шепот отвечает пронзительно:
— Вы никогда не увидите вашей Матильды. Мы спрятали ее в надежное место. Если вы хотите, чтобы она воротилась, вы должны исполнить приказ Малатесты…
— Ни за что! Ни за что!
— В таком случае попрощайтесь с Матильдой!
— Но без Матильды я умру!
— Что ж, умрите! Вы сами виноваты в своей гибели. Вы отказались от денег, от славы, от счастья, во имя какой-то глупой химеры… В последний раз приказываю вам: или вы исполните приказ Малатесты, или…
— Матильда! Матильда!
Но кто мог услышать его? Финн Сиволайнен, хозяин хибарки, был пьян и спал непробудным сном в чадной кухне на холодной плите, а горбатый сын Сиволайнена, Аксель, уже третий день не возвращался из города. Кругом ни души: только снега да деревья. Впрочем, нет! Присмотритесь внимательнее: в углу возле двери притаилась какая-то девушка и жадно вслушивается в страшные речи. Это Екатерина Малявина! На лице у девушки ужас: что делать? Как предотвратить катастрофу? Сейчас, сию минуту, грянет выстрел, и гениальные мозги, которые могли бы осчастливить весь мир, брызнут на грязные стены чухонской лачуги.
Малявина в смертельном испуге заметалась у запертой двери.
Но вот она решилась. Быстро побежала на кухню, схватила какой-то тяжелый предмет и, как молния, влетела в комнату.
В комнате спиной к двери стоял человек с револьвером в руке и рылся в каких-то бумагах. Девушка подбежала к нему и в одно мгновение нахлобучила ему на голову большое помойное ведро Сиволайнена. Человек выронил из рук револьвер. Зловонные и липкие помои залили ему лицо.
Тщетно пытался он сбросить с себя эту железную шапку. Увы! К ведру была привязана веревка, и Малявина со спартаковской ловкостью закрепила ее вокруг поясницы врага, так что ведро оказалось прочно прикрученным к его голове. Тычась во все углы, как слепой, он опрокинул лампу и разбил оконное стекло. Тогда Малявина могучей рукой схватила его за веревочный пояс, выволокла на крыльцо и дала ему такого пинка, что он плюхнулся с высоты девяти ступеней и зарылся головой в снег.
Расправившись с негодяем, Малявина поспешила к больному.
Он был в обмороке и лежал неподвижно, как мертвый.
Девушка распахнула окно. Через несколько минут он очнулся, дико взглянул на Малявину и вдруг закричал:
— Ты шпионка! Ты из той же шайки! Тебя послали сюда, чтобы ты украла мои чертежи. Уходи сию минуту! Уходи!
Но девушка не ушла. Она молча принялась за работу.
В комнате было холодно. Она затопила печь. Она вымыла посуду.
Больной с ужасом следил за ее действиями.
— Уходи! Уходи! Уходи! — беспрерывно шептал он тысячу раз подряд. В углу стояла какая-то небольшая машина, тщательно прикрытая брезентом. Наружу из-под брезента торчал изогнутый железный рычаг.
Малявина приблизилась к этой машине, чтобы стряхнуть с нее пыль, но больной закричал так отчаянно, словно его обожгли раскаленным железом:
— Не тронь! Не тронь!
Девушка покорно отошла от машины и стала заниматься стряпней. Но когда через час она поднесла тарелку бульона больному, он повернулся к стене и стал повторять:
— Уходи, я знаю, ты — отравительница!
Чтобы успокоить его, девушка сама отхлебнула из этой же тарелки и серьезно сказала:
— Видите, я осталась жива!
Он посмотрел на нее недоверчиво, но уже не сопротивлялся, позволил ей кормить себя.
— Я умираю от голода, — сказал он, оправдываясь.
— Я не ел почти четыре дня…
После еды он заснул. Когда на следующее утро девушка вошла к нему в комнату, он встретил ее гораздо приветливее.
Он долго рассматривал ее лицо, наконец произнес:
— Теперь я вижу, что вы не шпионка: у вас такое круглое лицо!
Она покраснела и стала поить его чаем.
Человек и ведро
Между тем незнакомец, сброшенный с лестницы Екатериной Малявиной, так отчаянно дрыгал ногами, торчащими из снегового сугроба, что казалось, будто у него, по крайней мере, сорок четыре ноги.
Наконец после мучительных усилий он выкарабкался из сугроба и, помчавшись туда, где, по его догадке, должны быть ворота, со всего маху налетел на забор.
Неизвестно, чем кончились бы все эти муки, если бы навстречу ему не попалась сестра Сиволайнена, которая как раз в это время возвращалась из города.
— Это наше ведро! — закричала она. — Зачем ты взял наше ведро? Отдай сюда наше ведро.
И, схватив незнакомца за рукоятку ведра, словно слепую кобылу, она повела его в Особый отдел, не обращая внимания на его проклятия и вопли.
Агент Особого отдела перерезал веревку, опоясывающую стан незнакомца. Ведро со звоном полетело на пол, и под ведром оказалось страшное, безумное лицо — всклокоченные волосы, отмороженный нос, искаженные ужасом губы.
Это был почтенный негоциант Ян Шельмовский.
Накануне нового открытия
И вот потянулись блаженные дни.
Малявина поселилась на Лахте, сняла комнату неподалеку от станции и ежедневно целыми часами носилась по взморью на лыжах. А вечером шла к Бородуле.
Бородуля по-прежнему с утра до ночи сидел на полу и складывал какие-то железные трубки, причем по-прежнему был похож на ребенка, играющего в кубики под наблюдением любящей няньки.
— Что это вы делаете, Емельян Емельянович? — спросила однажды Малявина, глядя на него с высоты своего табурета.
— Пустяки, Екатерина Сергеевна… Так… Модель… К осеннему сезону… Пустяки… Аппарат для борьбы с наводнениями.
— Неужели это возможно?
— Невозможного тут нет ничего. Особенно теперь, когда у нас в двух шагах Волховстрой…
Бородуля рассказал восхищенной Малявиной, в чем заключается его изобретение. Многого она не поняла, но главную суть уловила: у самого устья Невы ставятся конденсаторы огромной энергии, каждый в 50 тысяч лошадиных сил. Эти конденсаторы будут способны во всякое время создать искусственное движение воздуха, противоборствующее балтийским ветрам.
Малявина с благоговением взглянула на сидящего перед нею человека. Но Бородуля уже не слушал ее. Он снова погрузился в работу.