Аннотация: Он свой в любой среде, самый обыкновенный предмет в его руках становится смертоносным оружием, он умеет терпеливо ждать и молниеносно наносить удары. Он — резидент могущественной `Конторы`. Но и такому асу нелегко вычислить предателя в собственной организации. А когда, наконец, он выявляет `крота`, у него остается всего лишь одна задача — выжить...
---------------------------------------------
Андрей Ильин
Нет для профессионала более нежеланной, более унизительной службы, чем ревизорская. Вдруг, без предупреждения, даже без намека на него, вас под благовидным предлогом вызывают в Центр и отправляют к чертям на кулички с заданием словить за хвост подобного вам же. И вся ваша дальнейшая карьера, а возможно, и сама жизнь зависят единственно от результатов, которые вы накопаете, самое печальное — никогда до конца нельзя быть уверенным: ты проверяешь агента или с помощью этой проверки ревизуют тебя самого? Контора — большая охотница до подобных пакостей. Взыграй не к месту гордыня — мол, не хочу перетрясать грязное белье коллеги по службе, не желаю подставлять его голову под карающий меч ревизорской службы, — а это не коллега, а агент-перевертыш той самой службы. И ты не гончая собака, взявшая след, а вовсе даже наоборот — травимый сворой опытных псов зверь, и не над чужой шеей висит бритвенно заточенный ревизорский меч, а над твоей.
Вот и поиграй здесь в благородство, когда чуть не каждая карта в колоде крапленая, а за столом что ни игрок, то профессиональный шулер. Нет, шалишь, своя шея ближе к телу. Сказано — езжай, сказано ревизовать — будь добр исполняй службу, какой бы душок от нее ни шел. Разведчик — человек Подневольный, приказы не обсуждает. И хоть отдаются они не на полковом плацу в полную командирскую глотку, а тихим кабинетным шепотком, и не требуется в соблюдение субординации тянуться во фрунт, кушать начальство глазами и щелкать каблуками сапог, суть от того не меняется. Приказ — закон для подчиненного, исполнение — доблесть, неисполнение — преступление. Только в нормальной армейской жизни за этим маячит разжалование и дисциплинарный батальон, а в нашем официально не существующем заведении — нежданный кирпич с карниза или самосвал из-за угла. Короче — очень несчастный случай. Таковы условия игры. Не может советский суд судить не живущего на свете человека, совершившего проступок в не существующем в природе учреждении. Нет такого суда. Кирпич — да, есть, а суда — нет! Так что смирись, спец, и тащи службу свою, как голгофский крест. Авось кто-нибудь когда-нибудь оценит твою жертвенность. На том и аминь!
И десять часов на сборы! Время пошло!
Получить под роспись конверт с заданием и необходимой инструкцией, пройти в специальную комнату, вскрыть пломбы, прочесть, изучить, запомнить, уничтожить, ссыпать пепел в специальную корзинку и на выходе позволить обыскать себя с ног до головы, чтобы, не дай бог, ни одна бумажка не пропала, ни одно лишнее слово за стены не просочилось!
Когда-то, в бытность мою курсантом, такая конспирация внушала уважение. Сейчас раздражает. Как будто я, если бы приспичило, не вынес бы весь пакет документации с корзиной для пепла в придачу. Да хоть бегемота, если мелкими частями! Сейчас для меня это не задача! Осточертели детские игрушки — все эти пропуска, опознаватели, шторки и где-нибудь сбоку непременный «глазок» видеокамеры. И теперь, голову даю на отсечение, бдят, отсматривают на мониторах каждое мое движение. Ладно, смотрите, коли времени не жалко. Вот я, вот стол, вот лампа, вот документы.
Теперь все зависит от моей памяти. Раньше, чем я запомню каждое слово, каждую букву, каждую запятую, мне отсюда не выйти, даже если на это уйдет неделя.