Олег Маркеев
Эта война началась не здесь, не здесь ей и окончиться.
Мигель Серрано
И произошла на небе война:
Михаил и ангелы его воевали против дракона, и дракон, и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для Них места на небе.
Иоанн Богослов (XII, 7–8) Апокалипсис
Глава первая. Эффект присутствия
Черное солнце
Подмосковье, август 1998 года
Тихие сумерки выползли из леса и затопили поселок. В загустевшем сиреневом воздухе вязли звуки. Где-то совсем близко играла музыка, но сюда, к дому на самом краю поселка, доносились лишь глухие удары барабанов.
Вальтер Хиршбург приоткрыл окно и невольно поморщился. Показалось, что по лицу скользнула чья-то холодная рука, пахнущая мокрой землей.
«Нервы. Истрепанные нервы старого человека, — сказал он сам себе. — Близость опасности уже не будоражит кровь, от нее лишь вяло трепещет сердце. Изношенное и больное».
— Что там за праздник? — спросил Хиршбург, чтобы отвлечься от неприятных мыслей.
Вопрос был задан тоном начальника, инспектирующего работу подчиненного. Сзади, в глубине комнаты, погруженной в темноту, скрипнуло кресло. Подчиненный невольно подобрался, услышав командирские нотки в голосе пожилого абсолютно лысого мужчины. Из кресла ему были видны только контур сухопарой фигуры и светлое пятно головы, Курт Лебер не смог определить, смотрит старик на него или все еще уставился в окно, но счел за благо сесть прямо, сложив руки на коленях.
— Там загородный дом главного редактора одной влиятельной газеты. Сегодня у него юбилей. Дом набит журналистами. Надеюсь, не все упились до потери сознания, кто-нибудь обязательно среагирует. И, возможно, даже вызовет бригаду с ТВ. Так или иначе, инцидент попадет в сводку новостей, герр Хиршбург.
— Это совпадение или расчет? — спросил Хиршбург.
— Расчет, — с ноткой гордости в голосе ответил Лебер. — Мне сказали, что акция должна состояться в течение пяти дней. О юбилее газеты было известно давно, и я намеренно выбрал сегодняшнее число.
— Прекрасно. — Хиршбург неожиданно зашелся сухим кашлем.
Курт Лебер проворно вскочил. В темноте тихо тренькнуло стекло, заплескалась жидкость, перетекая из бутылки в стакан. Лебер прошел к окну.
— Прошу вас, герр Хиршбург. — Он протянул старику стакан из толстого стекла.
— Что это? — Хиршбург принюхался к тягучему острому запаху, поднимающемуся со дна стакана.
— Джин. Хороший английский джин.
— Надеюсь, не русского разлива, — проворчал Хиршбург, принимая стакан.
Лебер ответил коротким смешком, показав, что оценил шутку шефа.
Хиршбург пригубил джин, почмокал губами и вновь уставился в окно.
В темноте призрачно отсвечивали мокрые крыши домов, тусклое небо отражалось в стеклах, лишь на том конце поселка, где шел праздник, то и дело вспыхивали яркие цветные огни.
— А там что? — спросил Хиршбург, указав на зарево над лесом.
— Еще один поселок. Для тех, кого называют «новыми русскими». Днем я бы вам показал бывшую дачу Галины Брежневой, а потом мы бы сравнили домик дочки генерального секретаря КПСС с дворцами, что возвели те, кто считает себя новой элитой. Поверьте, зрелище весьма поучительное.
Хиршбург промолчал, и Лебер решил продолжить вводить шефа в специфику местных условий.
— Взять, кстати, сам поселок. В девяностом году один пройдоха, назвавшись фермером, взял поле в аренду у развалившегося колхоза. На пятьдесят лет, кстати. Пахать и сеять, естественно, не собирался. Разбил поле на участки по гектару и продал желающим вложить деньги в загородные дома. Таковых нашлось немало, потому что Москва всего в полусотне километров. Через неделю на поле уже вовсю кипели строительные работы. А пройдоха пришел к председателю колхоза, выложил на стол триста тысяч долларов и показал пункт договора, по которому он имеет право выкупить землю, взятую в аренду. Что он как честный человек и предлагает сделать. Председатель быстро сообразил, что владельцев новостроек уже с земли не согнать, скорее они его самого в землю вгонят, и деньги взял. Сколько он присвоил, а сколько внес в колхозную кассу, история умалчивает. А фермер, не смыв с ботинок колхозную грязь, прямиком отправился в аэропорт с десятью миллионами долларов в кармане.
— Откуда информация? — спросил Хиршбург, стрельнув взглядом в Лебера.
— О, в этих вопросах русские не таятся. У них считается хорошим тоном в кампании рассказать о том, как надул родное государство. Я знаю тысячи подобных историй. А того, что пишут в их газетах, в нормальной стране хватило бы на то, чтобы устроить еще один Нюрнбергский процесс.
Хиршбург хмыкнул, брезгливо скривив губы.
— Мы свой Рейх проиграли в войне, а они… — Он отвернулся к окну.
Лебер невольно поежился. Который раз за день он, уверенный в себе, крепкий сорокалетний мужчина, почувствовал себя крайне неуютно рядом с этим сухопарым стариком.
Должность Лебера звучала крайне расплывчато — «менеджер по региональным связям компании „Хофаккерк Гмбх“». Сама компания была малозаметным и малозначимым узелком в паутине корпорации «Магнус». Лебер знал, что благополучие нижестоящего напрямую зависит от настроения, мнения и каприза стоящего на ступень выше в бюрократической иерархии. Стоит чем-то не понравиться начальник у, вмиг окажешься в малярийной Венесуэле или до конца дней будешь ковырять палочками тухлятину где-нибудь в Бирме. И, как детский сон будешь вспоминать бесконечные пьянки с очумевшими от безнаказанности русскими бизнесменами и чиновниками с бегающими вороватыми глазками. Но стоя рядом с Хиршбургом, он кожей ощущал, что от этого старика зависит не благополучие его, Курта Лебера, а сама жизнь.
Старик, это чувствовалось в каждом жесте и слове, был привычен к власти. Но не ко всевластию столоначальника над младшим писарем, а к той высшей ее ипостаси, когда в цепких пальцах держишь нить жизни подчиненного. И никакие гуманистические бредни не остановят, если потребуется эту ниточку оборвать. Привычка к власти так укоренилась в Хиршбурге, что стала его сутью, выпирающей наружу, как из породистого добермана прет желание рвать и терзать добычу.
Лебер считал себя профессиональным разведчиком.
И привык считать свое ремесло интеллектуальной игрой, сродни отгадыванию кроссворда на языке, который только взялся изучать. Тут требуются кропотливость, терпение и интуиция. И, конечно же, удача. Ему ни разу не доводилось бегать по крышам, устраивать гонки по ночному городу и забираться в офисы через канализационную трубу. Насколько знал, работа девяноста девяти процентов разведчиков ничем не отличается от серых будней любого конторского клерка. Оставался еще один процент «чернорабочих» разведки, о приключениях которых и пишут в дешевых детективах. Но ни один серьезный интеллектуал, к которым себя относил Лебер, руки «чернорабочему» не подаст. Потому что руки по самый локоть в крови.
Приказ лично организовать и возглавить силовую акцию он поначалу расценил как недоразумение, потом — как оскорбление. Но, закусив губу, приказ выполнил, сделав все, чтобы акция выглядела как тонкая интрига. И ничего более.
Но неожиданно прибывший из штаб-квартиры «Магнуса» сухопарый старик с цепким взглядом и такими же цепкими сухим пальцами взял руководство на себя. И дело сразу же приобрело нехороший кровавый привкус.
Первое, что сделал Хиршбург, ознакомившись с подготовкой операции, — потребовал немедленно устранить непосредственных исполнителей, отработавших свое. И произнес «устранить» с такой привычной небрежностью, что у Лебера прошел холодок по спине. Тем не менее трое польских уголовников, приехавших в Москву по украинским паспортам, были немедленно перехвачены на территории Белоруссии. Сейчас их тела, наверняка, уже пожирают болотные черви. Второй жертвой станет сапер, заложивший мину под домом. Ровно через час после взрыва. Лебер был уверен, если не будет взрыва, через час не станет его самого.