Кот задумчиво рассматривал собственную руку - длинный свежий шрам с тыльной стороны. Потом проговорил не спеша:
- Да ты что, еще не понял, где находишься, бобик?
Рамон снова принюхался. Теперь, когда жажда ушла, голова прояснилась, кроме запахов пришли звуки - такие же скверные, как и запахи. Вдалеке, будто за стеной, кто-то скулил, как больной щенок - скулеж моментами переходил в подвывание, а потом снова в скулеж. С другой стороны лаяли, вернее, взлаивали истерическим фальцетом, а потом кто-то расхохотался пронзительно и безумно, и смех оборвался визгом.
Сумасшедший дом какой-то, подумал Рамон, а вслух сказал:
- Приют для бродяг? Да?
Кот искоса взглянул на него. В громадных раскосых глазах впервые мелькнула капелька тепла.
- Бедный бобик, - протянул он с каким-то даже сожалением. - Ты домашний, да?
- Я служебный, - сказал Рамон. - Я из Службы Безопасности.
Кот вздохнул.
- Хоть об этом-то молчи, дурачок, - сказал он совсем тихо.
Его тон не особенно Рамону нравился. Не представлялось возможным хорошенько понюхать кота, а надо бы как следует нос ему обнюхать, виски, руки на сгибах локтей - а еще дельно бы весь низ нормально обнюхать. Из-за недостатка обонятельных данных Рамон чувствовал себя несколько скованно в суждениях. Кошачий запах, пропитывающий клетку, казался слишком абстрактным, в нем было слишком много усталости, злости и застарелой боли - а важные подробности как-то сгладились, нивелировались. Но если судить по этому общему запаху, кот родился не раньше Рамона. А может, и позже. А младший не должен так...
Распоряжаться? Командовать? А если он пытается предупредить? Откуда коту знать Кодекс Стаи? Они же анархисты, коты. И эгоисты. И нет у них ни совести, ни моральных устоев.
Рамон снова вспомнил, что собирался быть корректным. Хотел спросить, что кот имеет в виду - но тут где-то далеко хлопнула тяжелая дверь. Те, сумасшедшие, подняли такой гам, что в общем лае, вое и стонах Рамон не мог ничего разобрать.
Кот на миг насторожился, сжав кисти рук между коленями - но тут же развалился на своем войлоке в истомной расслабленной позе. Рамон не понял, что это значит: то ли ложная тревога, то ли не тревога для кота, то ли он демонстрирует нечто, непонятное для Рамона, не мыслящего жизни без Кодекса Стайной Чести, но очевидное для других - во всяком случае, поведение кота заставило сосредоточиться и напрячься.
- Что это? - спросил Рамон вполголоса.
- Ничего у них не бери, ничего не ешь, ничего не пей, - еле слышно шепнул кот, щурясь. - Молчи, молчи, молчи.
Рамон замолчал и сел в угол, окруженный глухими стенами. Он слышал голоса своих сородичей, но уж не голоса чужой Стаи - в них не было никакой общности, это само в уши лезло. Он никак не мог уловить смысла - только в одном из голосов слышалась такая безнадежная тоскливая боль, что у Рамона сердце заныло.
Что же с бедолагой делают, подумал Рамон, и мышцы на хребте напряглись, будто поднимали шерсть. И кто эти "они"? Неужели же...
В ноздри хлынул запах человека.
Этого Рамону особенно обнюхивать было ни к чему. Немолод, нечист, полупьян - и спиртное пьет так часто, что весь пропитался дрянными запахами перегара и разваливающегося тела. В несвежей одежде, от которой стиральным порошком не пахнет почти совсем, а дезодорантом абсолютно не пахнет. Для человека это совсем нехорошо. С душой тоже нехорошо - гниет душа в грязи. Шаги сопровождает металлический лязг - тележка? Рамон все это тщательно изучил раньше, чем человек ввалился в видимый отрезок коридора, таща свою тележку за собой.
Рассматривать уже не хотелось. Все ясно.
Между тем человек подкатил тележку, на которой обнаружились бачки, пахнущие, вроде бы дешевыми собачьими консервами, к клетке кота. Кот лежал вверх спиной, поджав ноги и руки под живот, не сменив Ипостась, не шевелясь, даже, кажется, не дыша - совсем на человека не реагируя.
Человек пнул решетку котовой клетки сапогом. Кот по-прежнему не шелохнулся.
- Ты! - гаркнул человек и снова пнул. - Ты, нечистая сила! Оборотень, мать твою... кысь-кысь! Подох, что ли...
Рамон нервно зевнул и случайно щелкнул зубами. Человек повернулся к нему:
- Что, тварь, ищейка, твою мать? Не сладко?
Глумливый тон Рамона оскорбил до глубины души. Он зарычал сквозь зубы - и человек дребезжаще захихикал:
- Что, бесово отродье, не любишь? Вот, этот-то сдох - и ты сдохнешь, если еще пасть разевать будешь... на хозяев...
У Рамона от ярости скулы свело. Кто тут Хозяин?! Вот этот, что ли?! Младшая Ипостась в глубине души кинулась на решетку, захлебываясь лаем и злобой - но Старшая, управляющая сейчас плотским естеством Рамона, осталась сидеть на месте, вздрагивая верхней губой, сжимая кулаки и молча.
Человек между тем откатил в сторону тележку, вытащил палку, лежавшую между бачками, нагнулся и ткнул кота.
Рамон и помыслить не мог, что чья-то Старшая Ипостась способна на такую чудовищную скорость реакции. Он почти не уследил, как тело кота развернулось стремительной пружиной, взлетело в воздух - и человек заорал, а невидимые псы завыли и залаяли пуще прежнего.
Рамон оторопел. Он только смотрел, как человек, подвывая и вопя, зажимает щеку и шею, бросив палку и забыв про все на свете, а кот удобно устроился на войлоке и не спеша вылизывает куски рваной кровавой плоти из-под отчищенных длинных когтей, которые почти не изменила трансформация.
Шок. Просто шок.
Человек скверно ругался и плакал, а струйки крови текли между грязных узловатых пальцев.
- Гадина! - вопил он, грохоча сапогом по решетке и одновременно пытаясь вытереть разорванную щеку рукавом. - Оборотень поганый! Я ж тебя кормлю, адово ты отродье! А ты, твою мать...
- А я, - безмятежно промурлыкал кот, покосившись на окаменевшего Рамона, - я голоден, я не могу больше эту баланду жрать, у меня желудок болит, меня рвет. И я хочу на волю. И я вас всех ненавижу. Всех.
- Ну погоди, - скрежетнул человек. Его рукав вымок насквозь и пальцы слиплись от крови. - Я тебе еще припомню, тварь.
И побрел туда, откуда пришел, волоча за собой тележку. Псы будто взбесились, учуяв кровь - от их безумного концерта Рамона замутило. Ему хотелось скулить и метаться; он позавидовал котовой безмятежности и спросил сипло:
- Ты... что, просто так его подрал?
Кот облизнул губы и внимательно оглядел когти, странно смотревшиеся на тонких пальцах Старшей Ипостаси. Потом сказал, кратко, негромко и совершенно убийственно:
- Люди - отрава.
Рамон подошел поближе к решетке, пытаясь уложить в голове страшное слово. Ну, не все люди хороши, положим. Конечно, всем поголовно людям и рядом не встать с его Хозяином и даже вообще с любым Хозяином. Но все-таки с некоторыми людьми приятно находиться рядом. Вот Огюстер, человеческий вожак, когда встречался с Рамоном, по службе или случайно, всегда улыбался, протягивал руку понюхать, говорил: "Здорово, Рамон, славная, славная зверюга!" Или капитан Тео, непосредственный начальник, хоть с маленькой буквы, но все же хозяин, говорил, бывало: "А, Рамон, дружище! Хочешь печеньица? Хочешь, знаю..." - на что Рамон отворачивал нос и отвечал сурово и печально: "Для чутья вредно", - но печенье брал... шоколадное Тео приносил, не что-нибудь... Люди из Службы Безопасности Рамона любили, он точно знал, что любили... и он им доверял и служил, отвечая любовью на любовь... а тут "отрава"...
И ведь он сказал именно "люди", а не "мертвяки".
"Отрава". Тут уж не важно, кто сказал: кот, пес... хоть козел. Самое сильное словцо для всех двоесущных. Не как у людей "дерьмо", к примеру, потому что дерьмо - предмет простой, безопасный и подчас необходимый. Запах отбить, к примеру. И прекрасный носитель обонятельной информации, к тому же, достоверный и подробный. А отрава - это изощренная подлость, это ложь, предательство, бессовестность вместе. Это ведь значит - ты доверяешь еде, а она тебя убивает.