На мой голос он не очень-то отзовется. Кто-то должен помочь мне.
— Проси любую помощь, я все дам тебе!
Ормхильд открыла глаза. Их мутный взгляд коснулся сначала Торбьёрг, потом перешел на Ингитору. Девушка поежилась. Слова старухи, густые тени от факела, дрожащие на темных бревенчатых стенах, наполняли ее тревожным чувством, как будто опочивальня уже полна невидимых духов.
— Пусть флинна поможет мне, — сказала старуха. — Хёльд любил ее. На ее голос он отзовется. Пусть она задает ему вопросы, он ответит ей.
— Но я не знаю заклятий, — боязливо прошептала Ингитора. Мать устремила на нее такой пронзительный взгляд, что она снова поежилась. Можно подумать, что она не хочет помочь.
— Я знаю, — сказала Ормхильд. — Я буду говорить, а ты повторяй за мной.
— Хорошо, — ответила Ингитора, стараясь сдержать дрожь в голосе. — Я все сделаю.
— Вы отойдите. — Ормхильд встала со скамеечки и показала Торбьёрг и Оттару в сторону. — Пусть он не видит вас. А ты иди сюда.
Ингитора подошла к старухе. Ормхильд хотела взять ее за руку, но Ингитора побоялась прикосновения ее сухих скрюченных пальцев и подставила запястье, прикрытое рукавом рубахи. Ормхильд вцепилась в ее запястье и подвела к лежанке. Ингитора дрожала, даже деревянные резные драконы на столбах по углам постели, казалось, свирепо скалили зубы на нее.
— Идем вот так!
Ормхильд повела ее вокруг лежанки, ступая против солнца. Всякому ясно, что в доброй ворожбе так не ходят, но Ингитора шла, помня об отце. Он прошел более страшными дорогами.
— Повторяй! — велела Ормхильд и тихо запела тонким пронзительным голосом:
Иней покрыл
волосы Скельвира,
смерти роса
на теле хельда!
Падают слезы
на мужа, горячие,
жгут его грудь,
горем наполнены!
Ингитора повторяла за ней и всем существом ощущала, как слова ее летят в иные миры, зовут дух отца, оплакиваемый на земле. Поглядев на лицо лежащего, она заметила, как серые тени смерти шевелятся на лице Скельвира, будто тонкий весенний лед. Еще немного, еще один волшебный луч, и корка спадет, возникнет движение…
Ночью сильнее
становятся все
мертвые воины,
чем днем при солнце!
Дух, отвечай!
Я спрашиватъ буду,
чтоб все мне открылось;
знать я хочу,
кто жизни лишил
мужа Торбьёрг?
Последние слова заклинания отзвучали, в опочивальне стало тихо. Ингитора стояла, чувствуя только цепкое пожатие старухи на своем запястье и слыша, как бешено бьется сердце.
И вдруг тело Скельвира дрогнуло и стало приподниматься. Весь мир дрожал и переливался гранями жизни и смерти, Ингитора сама не знала, в каком из миров она. Она видела только, что отец сел на лежанке, лицо его было обернуто в ее сторону, веки приподнялись. Пустой, невидящий, без искры жизни взгляд был устремлен прямо на нее.
— Ингитора! — глухо, медленно, как из-под земли прозвучал голос, в котором она не могла узнать голоса отца. Губы мертвеца были сомкнуты, голос шел прямо из его груди. — Ингитора, дочь моя! Я слышал твой голос. Я не вижу тебя. Где ты? Ты здесь?
Обливаясь холодной дрожью, Ингитора не знала, что ей делать. Как живые не видят духов, так и духи не видят живых.
— Отвечай! — прошипела Ормхильд.
— Да, отец, я здесь! — осевшим голосом ответила Ингитора. Ей было трудно говорить, как будто что-то сжимало ей горло.
— Горько мне знать, что я ухожу в палаты Одина, оставив в земном мире жену и дочь, за которых некому заступиться! — продолжал Скельвир, по-прежнему глядя прямо на застывшую Ингитору и не видя ее. — Горько мне и то, что я не буду отомщен. Нет у меня сына, некому поставить обо мне камень, некому отомстить убийце, отнявшему мою жизнь.
— Мы поставим по тебе камень, отец, и ярко окрасим руны! — сказала Ингитора.