Не нашли…
От быстрой ходьбы на лице у ведуна проступил пот, потек тонкими струйками, принося на губы легкую, с горчинкой, солоноватость. Значит, полынь скоро смоется. Комары жрать начнут.
– Когда же она петлять-то перестанет, электрическая сила?
Тропинка, словно услышав мольбу ведуна, сделала последний зигзаг и уткнулась в самую топь, в широкое гнилостное окно, немедленно надувшее перед гостями большой, радужно поблескивающий на свету пузырь.
– Ну вот, приехали… – сплюнул Олег и потер запястье, которого коснулся легкой теплотой крест.
Середин с самого начала не хотел браться за это дело. Когда они с боярином накануне въехали в связанные из заостренных жердей ворота Опочки и стали договариваться со старостой о ночлеге, Олег мимоходом предложил вывести нечисть какую местную, коли досаждает. Он во многих селениях так столовался: ему предоставляли кров, еду, а иногда и приплату давали небольшую; ведун же, в свою очередь, выкуривал из домов рохлей, чертил борозду от коровьей смерти, отпугивал ночных крикунов.
Староста тут же пожаловался на ватагу душегубов, что не первый год на дороге безобразничали. И из Пскова супротив них дважды дозоры присылали, и сами мужики ловить пытались – не дались хитрые тати, никому не попались.
Олег от подобной просьбы попытался откреститься – его дело, мол, с нежитью бороться, а не с людьми. Тем более – одному супротив добрых двух десятков. Но тут вперед пролез Радул и клятвенно пообещал погань нерусскую извести.
– А почему ты решил, что душегубы – нерусские, боярин? – поинтересовался Середин, вглядываясь в болотный простор, местами парящий теплыми окнами, местами – кивающий ветвями чахлых березок.
– Да разве ж русский человек руки свои душегубством марать станет? – громко возмутился богатырь. – Не может такого быть!
– Это, конечно, аргумент… – задумчиво ответил Олег.
– Ну, чего там, ведун? – Боярин спрыгнул наземь, и рыхлая, напитанная водой земля затряслась.
– По виду, в топь тати ушли, – почесал в затылке Середин. – Тропинку через вязь, похоже, знают. А не знаючи, лучше не соваться. Вмиг к болотнику в гости попадешь. Ни меток не видно, ни следа от тропы тайной… Нет, не найти.
– А как же мы их рубить станем, коли не найти? – удивился Радул.
– Хороший вопрос, боярин, – усмехнулся Олег. – Я должен отвечать?
– Ты давай, давай, ищи, – нетерпеливо подергал себя за курчавую бородку богатырь. – Я их всех побить обещал. Дабы не водилось люда такого на земле русской!
– Я вот одного не понимаю, боярин, – прикрыл глаза от солнца Середин. – Куда они ушли? Ведь не у русалок же под водой отсиживаются! Болотная нечисть – не та компания, чтобы так долго и часто гостей на волю отпускать. Рядились не рядились, а на уговор с болотниками полагаться нельзя. За пару лет обязательно должны были обмануть. Опять же, и добро в топи под водой не спрячешь, и оружие. Попортится всё.
– Не, ведун, ты не дело молвишь, – решительно покачал головой богатырь. – Где это видано, чтобы тати под тиной логово себе рыли? Не, на острове они где-то сидят. Тропу разведали али гать настелили. Вот теперь и прячутся.
– Где? – развел руками Олег. – Я тоже так подумал, да только где острова-то, чтобы отсидеться? Смотри, топь какая до горизонта.
– Вижу, – согласился Радул.
– И я вижу… – опять почесал в затылке ведун. – Не, не сходится тут что-то. Что-то здесь не то…
Середин закрутился на месте, дошел до заводного коня, приоткрыл клапан на чересседельной сумке, заглянул в нее, пошарил рукой…
– Ага, одна осталась. Куриная. Курица, конечно, не птица, но должно сойти.
– Ты чего затеял, мил человек? – забеспокоился богатырь.
– Всё хорошо, боярин, – вглядываясь в траву, ответил Олег. – Мне нужна птичья косточка, чистотел и земля здешняя. Здесь место открытое, влажное… Чистотел наверняка расти должен. А ты, боярин, сделай пока доброе дело, костерок запали. А то мне всё это сушить надо будет.
Как ведун и полагал, желтенькие цветки чистотела попались ему на глаза уже минут через десять. Он ощипал несколько листочков, ковырнул из земли щепоть торфа и вернулся к боярину Радулу, который уже успел насбивать с деревьев сухих нижних веток и запалить у самого берега скромный костерок.
Середин развязал узел с кузнечным инструментом, достал лопатку для углей, кинул все приготовленные компоненты на нее и придвинул к огню, следя, чтобы травка, торф и костяшка грелись, но не сгорели. На хорошем жаре процесс шел быстро. Примерно через полчаса Олег смог без особого труда растереть рукоятью ножа в мелкий порошок кость, а торф и листья пропустил просто между пальцами. Затем смешал все в единую массу и направился к концу тропинки:
– Как Ярило красное на небо поднимало, свет пускало, закоулки открывало. Закоулки черные, закоулки белые, норы глубокие, гнезда высокие. Как птице с гнезда под Ярилом далеко видать, так бы и мне всё видеть. Как чистотел тело чистит, так бы и землю сию от черноты избавил, свету открыл… – Ведун ухватил щепоть наговоренного порошка и, просыпая перед собой, сдул его к краю берега.
Простор впереди заплясал, задергался, словно разрываясь на лохмотья, и метрах в трехстах проявился поросший ольхой и березами горбатый остров, на котором стояли два сруба, навес и горел костер, пуская к небу сизый дымок. Несколько мужиков в серых рубахах сидели у очага, передавая по кругу большой козий мех. Видать, ждали, пока спечется что-то, а пока пивком баловались. Еще трое стояли на берегу и без всякой опаски наблюдали за манипуляциями Середина и стараниями Радула, что продолжал ломать хворост для костра – про запас.
– Они думают, мы их не видим, боярин, – оглянулся на товарища Олег.
– Ух ты! – восхищенно охнул богатырь, подняв голову. – Снял, стало быть, заклятие колдовское? Ай да ведун, ай да молодец!
– Толку-то? – пожал плечами Середин. – Пути на остров мы всё едино не знаем. Наугад через такие окна сунешься – и семи шагов не проживешь. А ночевать здесь я ни за что не останусь, и тебе не дам. Не знаю, как душегубы тут договорились, но нас до рассвета нежить точно изведет, не сдержу. Так что в засаде мы тут тоже засесть не сможем. Разве только у россоха, что на холме. А до него версты две. Такую засаду обойти проще простого.
– Эт-то точно, – кивнул боярин, отходя к коню.
Он снял крышки с колчанов саадака, вытащил из кармашка на его боку серебряный с чернением браслет и серебряное же кольцо с глубокой бороздой посередине. Браслет нацепил на левое запястье, кольцо натянул на большой палец правой. Аккуратно вытянул из лубья поблескивающий золотистым лаком лук, словно составленный из двух толстых, круто выгнутых луков, соединенных короткой прямой кибитью. Середин изумленно закашлялся: толщина плеч лука почти вдвое превышала ту, что была у купленного им в Изборске. Но если сила натяжения даже на его луке была, на глазок, килограммов пятьдесят-шестьдесят – то сколько же тогда в этом? Четверть тонны?
На острове пока никакого беспокойства не ощущалось. С одной стороны, разбойники пребывали в уверенности, что парочка на берегу их не видит сквозь навороженный колдуном морок, с другой – приготовления Радула до поры скрывал широкий бок богатырского коня. Между тем боярин взял лук в руку, проверил кольцом натяжение тетивы, перекинул колчан на седло, чтобы удобнее было выдергивать стрелы, повернул голову к острову, примериваясь для стрельбы, коротко выдохнул…
Трень… Трень… Трень… Трень… Трень…
Стрелы устремлялись к острову с интервалом в секунду, с тихим зловещим шелестом разрезая воздух. Из троицы на берегу двое татей осели, пробитые навылет, и только после этого последний осознал опасность и дернулся в сторону. Предназначенная ему вестница смерти на всю длину вошла в землю, а боярин мгновенно перевел взгляд к костру. Один мужик упал вперед, лицом в огонь, второй отвалился на бок. Оставшиеся вскочили, непонимающе оглядываясь, и это стоило жизни еще троим: вжик, вжик, вжик…
Наконец послышался испуганный крик, душегубы припустили на противоположный берег, за холм. Богатырь же продолжал мерно работать, опустошая колчан. Правда, теперь, при стрельбе по движущимся мишеням, точность его руки и глазомера начала давать сбои. Вот один из разбойников, который убегал, пригнувшись, от костра, свалился и вместо того, чтобы замереть, забился на земле, держась за высунувшийся меж ребер наконечник. Вот другой упавший вскочил и, приволакивая ногу, продолжил бегство. Третий, пришпиленный стрелой к дереву, заорал дурным голосом, не желая уходить к Калинову мосту.