— Есть ли у вас основания, — сказал Кодил, — предполагать, что Хари Селдон не сделал необходимого анализа, при оценке минимально необходимого временного разрыва между Первой Империей и Второй?
— Меня там не было, — съехидничал Тревиз. — Откуда мне знать?
— Вы убеждены, что он этого не делал?
— Нет.
— Может быть, вы отрицаете, что голографическое изображение Селдона, которое появляется при каждом кризисе в течение почти пятисот лет, в действительности изображение самого Селдона, сделанное в последний год его жизни, незадолго до организации Основания?
— Предполагаю, что не могу отрицать этого.
— Вы «предполагаете»? Не хотите ли вы сказать, что это обман, мистификация, придуманная кем-то в прошлом для какой-то цели?
Тревиз вздохнул.
— Нет, я не утверждаю этого.
— Утверждаете ли вы, что сообщения, которые дает Хари Селдон, вообще подтасованы?
— Нет. Не имею основания думать, что такая подтасовка возможна или нужна.
— Понятно. Вы были свидетелем самого последнего появления Селдона. Нашли ли вы, что его анализ, сделанный пятьсот лет назад, не согласуется с сегодняшними реальными условиями?
— Наоборот! — воскликнул Тревиз с неожиданным ликованием. — Он очень точно согласуется.
Кодил, казалось, безразлично отнесся к эмоциям Тревиза.
— Однако, советник, после появления Селдона вы, все-таки, продолжаете считать, что план Селдона не существует.
— Конечно, считаю. Он не существует как раз потому, что анализ отлично сходится.
Кодил выключил запись.
— Советник, — сказал он, покачав головой, — вы заставляете меня стирать запись. Я спросил вас, поддерживаете ли вы еще свою странную уверенность, а вы начали выдавать мне причины. Позвольте мне повторить свой вопрос: однако, советник, после появления Селдона вы, все-таки, считаете, что план Селдона не существует?
— Откуда вы это знаете? Ни у кого не было возможности переговорить с моим другом-доносчиком Кампером после появления Селдона.
— Допустим, мы угадали, советник. Допустим, вы уже ответили: «Конечно, считаю». Если вы скажете это еще раз, но без дополнительной информации, мы сможем на том закончить.
— Конечно, считаю, — иронически сказал Тревиз.
— Хорошо, — сказал Кодил, — я выберу из этих «конечно, считаю» то, которое звучит более естественно. Благодарю вас, советник.
И записывающий аппарат снова был выключен.
— Все? — спросил Тревиз.
— Да. То что мне нужно.
— Совершенно ясно, что вам нужен набор вопросов и ответов, которые вы можете представить Терминусу и всей Федерации и показать, что я полностью принимаю легенду о плане Селдона. Так что любое отрицание этого, сделанное позднее, будет выглядеть донкихотством или полным безумием.
— Или даже изменой в глазах возбужденной массы, которая считает план главным спасением Основания. Возможно, не будет необходимости опубликовывать это, советник Тревиз, если мы придем к некоторому взаимопониманию; в противном случае, мы позаботимся, чтобы об этом услышала вся Федерация.
— Неужели вы настолько глупы, сэр, — хмуро сказал Тревиз, — что совершенно не интересуетесь тем, что я на самом деле хочу сказать?
— Как человеческое существо я заинтересован, и в свободное время с интересом выслушал бы вас, правда, с некоторой долей скептицизма. Как директор Службы Безопасности я уже имею в настоящее время именно то, что хотел.
— Надеюсь, вы понимаете, что это плохо обернется и для вас, и для мэра?
— Как ни странно, но я придерживаюсь иного мнения. А теперь вы можете идти. Под стражей, конечно.
— Куда меня отведут?
Кодил проигнорировал этот вопрос.
— До свидания, советник. Вы не очень-то сотрудничали, но надеяться на обратное было бы легкомысленно. — И он протянул руку.
Тревиз встал, делая вид, что не замечает протянутой руки, разгладил морщинки на поясе и сказал:
— Вы только оттягиваете неизбежное. Другие, наверное, думают также как и я, или будут так думать позднее. Посадите ли вы меня в тюрьму или убьете — это вызовет удивление и, возможно, ускорит появление подобных мыслей. В конце концов, истина и я восторжествуем.
Кодил опустил руку и медленно покачал головой.
— В сущности, Тревиз, — сказал он, — вы дурак.
Около полуночи два стража пришли вывести Тревиза из роскошной — он должен был признать это — штаб-квартиры Службы Безопасности. Роскошной, но закрытой. Тюремная камера, иначе не назовешь.
Тревиз провел в заточении четыре часа, без устали расхаживая по комнате. Горькие сомнения не покидали его.
Почему он доверял Камперу?
А почему нет? Он, казалось, явно был согласен. Нет, не то... Почти поддался уговорам. Нет, и это не то... Он казался таким тупым, легко поддающимся влиянию, ему так явно не хватало сообразительности и самостоятельности мышления, что Тревиз радовался случаю воспользоваться им как удобной звуковой панелью. Кампер помогал Тревизу улучшать и оттачивать мысль. Он был полезен, и Тревиз доверял ему просто потому, что это было удобно.
Но теперь бессмысленно гадать, как он мог не разгадать Кампера. Надо было следовать единственно верному правилу: не доверять никому.
Но может ли человек прожить жизнь, никому не веря?
Очевидно, этому необходимо научиться.
И кто бы мог подумать, что у Бранно хватит нахальства выкинуть советника из Совета и что никто из других членов не вступится за него? Пусть они никак не соглашались с ним, пусть они были готовы отдать свою кровь, всю до последней капли, за права Бранно, но, все-таки, в принципе они должны были возражать против такого насилия над их прерогативами. Бронзовая Бранно, как ее иногда называли, действовала, с железной решимостью...
Если только она сама не была уже в тисках..
Нет! Этот путь ведет к паранойе!
И все-таки...
Когда подошли стражники, голова его шла кругом.
— Пойдемте с нами, советник, — сказал старший с равнодушной серьезностью (знаки различия указывали, что он лейтенант).
У военного был небольшой шрам на правой щеке. Выглядел он усталым, словно работал очень долго и безрезультатно — таким и должен быть солдат, когда народ уже больше ста лет живет в мире.