– Не проще выгнать несколько прыгунов на поляну и посмотреть, что они будут есть? – спросил я.
– Э-э-э! – хитро улыбнулся Рахматулло, блеснув в темноте зубами. – Зачем ходить, зачем водить? Пусть дети носят траву, мы будем кормить. Все делом заняты!
– Ну-ну… – Я пожелал хитроумному афганцу спокойной ночи и, еле передвигая ноги от усталости, отправился в штаб.
Неожиданно поднялся ветер, дувший с севера. Не очень сильный, он все же вызывал легкий озноб и приносил с собой странные запахи незнакомых цветов, что росли внизу на бескрайних равнинах под Обрывом. Еще ветер пах морем – водорослями, солью, йодом. «Наверное, будет дождь, – подумал я, шагая в темноте по берегу реки, – Первый наш дождь на Медее…»
По дороге мне встретилось человек десять экипажников, как и я, жаждущих отдохнуть после тяжелого дня. Они устало переговаривались, кто-то засмеялся. Потом женщина, судя по голосу, Софья, пышная блондинка, служившая младшим оператором ЦЭУ, пожаловалась:
– Я совершенно не умею работать с детьми. Они все время убегают куда-то! А сегодня, представляете, поймали в речке рыбу, сварили и съели! Я им говорю: вы же отравитесь! А они смеются…
– Нет в реке рыбы, – убежденно произнес мужской голос. – Мы с Петром Янычем всю ее исходили, вдоль и поперек. Если бы хоть башклейка какая, хоть синьтяпка занюханная тут водилась – Яныч ее поймал бы. Нет в реке рыбы…
– Вас, Соня, наверное, разыграли, – мягко сказала какая-то женщина, и я узнал голос Акки. – Вы уж потерпите. Скоро, уже совсем скоро прибудут наши, и вы сможете отдохнуть…
Я хотел подойти к Акке, поговорить, да просто – увидеть ее глаза, но меня опередил старый грек Киприади, который завел с ней длинный и нудный разговор о порядке получения компенсаций и прочей жлобской ерунде.
– Эх, сейчас бы включить морф – и проспать минуток триста! – с хрустом потягиваясь, сказал кто-то из экипажников. Ему тут же ответили, что и без стимуляторов готовы спать сутки напролет, дай только возможность…
Но поспать нам так и не пришлось. Едва только я вместе с остальными добрался до нашей палаточной «комендатуры», как из темноты со стороны Перевала послышались отчаянные крики, полные ужаса. Судя по звукам, несколько человек, в основном женщины, бежали по склону вниз, чем-то очень сильно напуганные.
Из-за леса выкатился серебряный диск Аконита, и в его призрачном свете я увидел людей из кришнаитского ашрама, облаченных в развевающиеся розовые сари.
– Чего тут? – зевая, спросил выбравшийся из-под навеса Гришка Панкратов. Привлеченные криками, из палаток и хижин вылезали экипажники «Руси» и члены Сокола. Я пожал плечами.
Кришнаиты подбежали к нам и повалились на землю, рыдая и раздирая на себе одежду. Великан Минхас Багика Синх, рывком воздев на ноги худого мужчину с исцарапанным ногтями лицом, тряхнул его и задал несколько вопросов на хинди.
Кришнаит сквозь слезы залопотал что-то в ответ. Синх перевел:
– Они решили провести ночь за Перевалом – воздать молитвы и хвалы Кришне вдали от людей. Потом они разделились на пары и разошлись… хм… ну, понятно. И на них кто-то напал. Светящиеся демоны… ничего не понимаю. Он говорит, что демоны в виде светящихся одеял окутывали людей и утаскивали прочь. Всего утащили таким образом пятерых, остальные убежали…
– Зажечь факелы! – резко скомандовала Акка. – Чернышов, поднимай всех – идем на поиски.
Несмотря на усталость и боль в ноге, я пошел вместе с остальными. По дороге к Перевалу высказывались различные предположения по поводу того, с кем или с чем столкнулись сладострастные кришнаиты. Версий родилось множество, но общее мнение было единым: по следам прыгунов идут те самые не обнаруженные ранее хищники.
– Как бы мы сами им на зуб не попали, – мрачно заметил Прохор Лапин, сжимая в волосатой руке устрашающего вида зазубренную железку.
– Не разбредаться, держаться на виду друг у друга! – крикнула Акка, когда мы поднялись на Перевал. – Минхас, спроси, где они видели… демонов?
Кришнаит, на заплетающихся ногах шедший в самой гуще экипажников, понял все без перевода и показал рукой на заросший высоким бурьяном холмик.
Мы поднялись туда, но обнаружили лишь смятую траву. Прыгуньи равнины расстилались перед нами, и призрачный свет Аконита заливал их, высеребрив каждую травинку, каждый куст.
В оглушительной тишине попискивали ночные пичуги да изредка шуршал под слабыми порывами ветра бурьян.
– Душно как-то, – нарушила общее молчание Софья. – И тревожно…
– Это что там, туман? – глазастый Кислицын указал на странную серую пелену, наплывающую с юга.
– Быстро больно для тумана-то, – проворчал Прохор Лапин.
Свет Аконита неожиданно померк – серебряный спутник Медеи скрыла плотная завеса облаков. Ветер сразу усилился, и я почувствовал, как на меня упали первые капли дождя.
Люди переговаривались, переминаясь с ноги на ногу. Идти в сгустившуюся темень под дождем, без должного ориентира, большинству казалось бессмысленной тратой времени, но все ждали, что скажет Акка.
– Тихо! – Она подняла вверх факел, сделала несколько шагов вперед, вглядываясь во мрак. – Там что-то движется…
– И хрюкает, – прогудел Никита Чернышов.
Все подняли оружие, хотя даже мне, человеку далекому от охоты и дикой природы вообще, было ясно, что заточенные кое-как куски металла вряд ли остановят сколько-нибудь серьезного хищника.
– А туман-то приближается! – прозвучал в темноте чей-то голос. И почти сразу отбежавший вперед метров на пятнадцать Гришка Панкратов заорал истошным голосом:
– Это черви! Черви хрустальные! Много!
И, словно крик этот послужил сигналом – ударил дождь. На нас обрушился сплошной поток воды, косые струи заштриховали ночь, превратив ее в пульсирующую мглу. Мы сгрудились на вершине холма, испуганно озираясь. Факелы шипели и тухли.
– Уходим! – скомандовала Акка. – Всем держаться вместе. И быстро, быстро!
Мы уже почти вернулись на Перевал, под ногами заскрипел щебень, и тут из-за дождевой завесы совсем рядом возникли черви – один, второй, пятый, десятый…
Они двигались вертикально, развернувшись в широкие раструбы, волнистые края которых беспрестанно шевелились. По прозрачным телам червей пробегали волны сиреневого света – так светятся в электрическом поле инертные газы. Помню, я еще подумал, что это невозможно, электричества-то на планете нет…
Черви приостановились, растягивая свои пульсирующие воронки. Несколько факелов еще чадили, и в их дергающемся, неверном свете я увидел, как такая воронка вдруг буквально прыгнула вперед и наделась на молодого парня из Корпуса спасения, командира одного из добров.
Миг – и отчаянно отбивающийся человек оказался внутри прозрачного мешка! Червь тут же сжался, превратившись в дергающийся кокон, и весь озарился фиолетовыми вспышками.
С десяток человек, среди которых я разглядел Лускуса и Прохора Лапина, с криками бросились к живому мешку и принялись раздирать его, пытаясь освободить пленника. Но не тут-то было! Странная слизистая плоть червя легко пропускала самодельные тесаки и пики, но на ней не оставалось ни разрывов, ни дыр. С таким же успехом можно было резать ножом кисель.
Страшно закричав, Лапин отшвырнул свой импровизированный топор и голыми руками вцепился в плотно сжавшуюся горловину червя, пытаясь растянуть ее. Остальные поспешили ему на помощь, и через несколько секунд им удалось просунуть руки внутрь кокона.
Многоголосый крик ударил мне по ушам. Люди разбегались в разные стороны, вопя от боли и пытаясь счистить с пальцев налипшую слизь. Червь издал утробный звук и вновь сомкнул края горловины, опять превратившись в живой мешок. Человек внутри уже перестал двигаться, и его тело в серебристом комбинезоне стало сминаться, таять, как будто оно было восковым.
Потрясенные, мы с ужасом наблюдали за этой картиной. Остальные черви, замершие в десятке метров от нас, тихонько похрюкивали, вспыхивая сиреневым. Они явно ждали результатов трапезы своего сородича…