Ты держись – это только начало…
Виктор попил чифирю и решил держаться. Приняв такое хорошее решение, – побрёл в палату. Однако это было не так просто, как вначале казалось – инсулиновая палата исчезла, то есть может быть она и не исчезла совсем, но двери в неё спрятались – это было очевидно. Виктор, держась одной рукой за стену, ходил по бесконечному коридору взад и вперёд – всё был напрасно – палаты не было. Наполняясь отчаяньем, Виктор спросил у санитарки:
– А куда, собственно, инсулиновая палата исчезла?
– Ты что, родимый? – удивилась санитарка, – никуда она не исчезала. Здеся она, – и в удивлении крепко шлёпнула себя рукой по необъятному заду.
– А дверь где же?
– И дверь тутока, – тут санитарка согнулась и подняла юбки – точно! – вместо любимых советскими женщинами лиловых штанов с начёсом под юбками красовалась искомая дверь с табличкой «Палата инсулинотерапии».
Виктор вошёл и хлопнул дверью.
– Как вы себя чувствуете, больной? – спросил голос Иродиады Николаевны, – Больной Катин, как вы себя чувствуете?
Виктор открыл глаза – над ним парила верхняя половина Иродиады Николаевны, укутанная в душный сладкий запах. С её ресниц на Виктора чешуйками осыпалась тушь, кружилась чёрными снежинками. В глубоком вырезе платья волновалась грудь с четырьмя сосками, как у коровы.
– Я чувствую себя великолепно… Не дождётесь… – сказал Виктор почему-то с грузинским акцентом.
– Дождусь, хороший мой, дождусь, – заверила Иродиада Николаевна и поплыла к двери.
А тут, как раз, червяки в бутылке запели хором хорошую песню:»И вновь продолжается бой… там, там, там… И Ленин такой молодой… там, там..» Ленин обернулся, выходя в дверь, и сказал:
– Шаг вперёд, два шага назад, – и тоже вышел.
– Это всё мираж, – решил Виктор. И, как только он это решил, так сразу мираж и появился. Появился крылатыми кораблями, парящими над духотой песков, над жаждой, над Виктором, без сил лежащим на песке.
– Ещё немного, – бормотал Виктор, – ещё немного и будет вода. Нужно только потерпеть, – и всё полз и полз вперёд.
К вечеру он поймал варана и, перекусив ему горло, пил вдоволь горячую кровь. Женя был недоволен и ворчал:
– Чай пить нужно, дурила, чай. От этих твоих вывертов ещё хвост и лапы вырастут. На-ко, глотни первачка. Я свежий замутил.
Виктор глотнул – и сразу всё закончилось.
– Ну, ты и гнал парень, ну и гнал, – всё ворчал Женя, – мы уж думали, что ты кони бросишь.
– Я долго бредил? – спросил Виктор, мысленно обследуя своё тело. Всё, вроде, было в порядке, только во рту стоял неприятный вкус, да болели мышцы.
– Без малого неделя, – сказал Лёня и посоветовал:
– Ты, если Иродиада что предлагать будет, соглашайся. Не выдержать тебе…
– Не дождётся, – сказал Виктор со злостью и пошёл приводить себя в порядок.
Только и успел Виктор зубы почистить, как по отделению крик:
– Катин! К доктору!
И уже ждали в полной боевой санитары.
Иродиада Николаевна была без халата в гипюровом платье, под которым не было нижнего белья, и всё в тех же сапогах выше колена.
– Видите ли, Катин, – начала она энергично, – советская медицина нуждается в вашей помощи. Разработано великолепное средство, позволяющее некоторым образом влиять на психику таких вот уродов, как вы. Средство находится в стадии клинических испытаний. Но для испытаний нужны добровольцы. Вы сейчас подпишете мне документ о добровольном сотрудничестве и о том, что за последствия, кроме вас, никто не отвечает.
– Ни хрена я вам не подпишу, – ответил Виктор, холодея от злости.
У Иродиады Николаевны судорогой повело лицо. Она вскочила из за стола. Каким-то непонятным образом в её руке оказался хлыст с короткой рукояткой.
– На колени, сволочь! – прохрипела она и взмахнула хлыстом.
Виктор правой рукой закрыл лицо.