– Ты можешь представить, ей уже пятьдесят два года! – восторженно шептала Луша, указывая глазами на тоненькую девочку с длинными ресницами и трогательными голубыми глазами, исполнившую в этом фильме роль ученицы десятого класса.
– Не может быть!
– Точно тебе говорю, в журнале «Кто» напечатали ее биографию!
Режиссер сообщил зрителям, что его давно уже волнуют проблемы однополой любви в закрытых учебных заведениях для девочек и когда он наткнулся на сценарий «Нас не обломят», то немедленно решил снимать фильм. Правда, он долго не мог найти деньги на съемки, но наконец благодаря присутствующему в зале Толяну Вовановичу…
В первом ряду приподнялся здоровенный детина, напоминающий издали промышленный холодильник на полторы тонны мясопродуктов, и церемонно раскланялся.
– Какой обаятельный! – восхищенно прошептала непосредственная Луша.
После режиссера выступила та самая престарелая девочка. Она сообщила зрителям, что постельные сцены в фильме снимались без дублеров и без страховки и что с партнершей по картине у нее сложились прекрасные творческие отношения, которые постепенно переросли в настоящую женскую дружбу.
Наконец с торжественной частью было покончено, свет в зале погасили и начался фильм.
На мой взгляд, это была самая обыкновенная дешевая порнушка, и я даже почувствовала некоторую неловкость. Не подумайте, что я по жизни ханжа и никогда не видела ничего подобного, – я девушка вполне современная и прожила свои двадцать два года не на необитаемом острове. Однако всему свое место, и смотреть такие сцены в зале, полном народу, да еще рядом с собственной теткой как-то не вполне комфортно.
Хотя Луша-то как раз отрывалась по полной программе. Она не сводила глаз с экрана и шуршала фольгой – есть у нее такая детская привычка приносить в кино шоколад.
Отломив кусочек, она сунула его мне в руку, и, чтобы шоколад не растаял, я его съела, хотя под такое кино у меня совершенно не функционировало пищеварение.
Наконец фильм закончился, свет в зале зажгли, и публика снова потекла в холл – потусоваться в ожидании обещанного фуршета.
Увидев, что мои руки основательно перемазаны шоколадом, я покинула Лушу в холле – она как раз увидела какую-то сериальную актриску и застыла в молитвенном экстазе – и пошла на третий этаж, где в этом заведении расположены гардероб и туалеты.
Не успела я уединиться в кабинке, как дверь дамской комнаты хлопнула, раздались шаги и голоса.
– Ты видела – она притащилась сюда! – с испуганным возмущением проговорила одна дама, судя по голосу, прилично за пятьдесят.
– Это не она, – поспешно ответила вторая, скорее всего, та худая загорелая брюнетка в красном, которая окликнула меня перед входом в зал, – я сперва тоже удивилась, подошла к ней – а это какая-то совершенно незнакомая девка, вульгарный примитив.
На «вульгарный примитив» я обиделась и хотела выскочить и сказать все, что я думаю об этой обугленной глисте, но что-то меня остановило.
– Ты уверена? – недоверчиво переспросила первая собеседница. – Цвет волос и этот костюм…
– Совершенно уверена, – ответила загорелая глиста и что-то еще добавила, но остального я не расслышала, потому что рядом со мной спустили воду, и собеседницы тут же замолчали и поспешно вышли из дамской комнаты.
Я, рассерженная и заинтригованная, отмыла руки от шоколада и тоже вышла. Мне хотелось посмотреть, с кем разговаривала та шикарная брюнетка, но, когда я вышла в холл, ее не было видно в обозримых окрестностях.
Посреди холла возвышалось замечательное старинное зеркало в резной раме, и я не удержалась – подошла к нему, чтобы полюбоваться на свою умопомрачительную внешность.
Чудный блекло-зеленый цвет костюма изумительно сочетался с пышными рыжими волосами. Я поправила прическу небрежным жестом светской львицы, и вдруг мужской голос негромко произнес над самым моим ухом:
– Девушка, у вас кровь на пиджаке.
– Что? – Я вздрогнула и обернулась. Эти слова подействовали на меня как ушат холодной воды.
Рядом со мной стоял невысокий мрачный мужчина, похожий на композитора Раймонда Паулса в молодости. Он смотрел на меня в упор, и я как-то зябко поежилась под его взглядом. Казалось, он знает обо мне больше, чем я сама.
– Что? – растерянно и недовольно повторила я. – Какая кровь? Что вы выдумываете?
– Я ничего не выдумываю, – ответил он с каким-то легким медлительным акцентом, скорее всего прибалтийским, – когда вы подняли руку.., вот здесь, в этом месте… – он показал на своем пиджаке внутренний шов под мышкой. Я снова повернулась к зеркалу, подняла руку. Действительно, на пиджаке было небольшое темное пятно. Как мы с Лушей его не заметили? А этот, тоже мне, «Соколиный глаз», тут же углядел!
– С чего вы взяли, что это кровь? – недовольно спросила я прибалта. – Может быть, это варенье!
– Варенье? Под мышкой? – Он усмехнулся одним уголком рта, глаза его остались мрачными и какими-то тревожными. – Нет, девушка, это именно кровь, я по своей работе хорошо знаю, как выглядят пятна крови.
– Что это у вас за работа такая? – надменно осведомилась я. – Киллер, что ли?
Этот мрачный прибалт мне не слишком нравился и хотелось поставить его на место.
– Нет, не киллер, – ответил он совершенно серьезно, но тут его окликнула какая-то бесцветная, коротко стриженная белобрысая девица:
– Рейн, ты идешь или останешься здесь ночевать?
Он повернулся на голос этой белобрысой моли, а я скользнула в толпу: теперь, когда я увидела пятно на костюме да еще этот мрачный тип заявил, что это кровь, мне совершенно расхотелось блистать в свете, и я жаждала только одного – оказаться в Лушиной квартире и снять проклятый костюм.
Луша окончательно потерялась, и я решила не ждать ее, а добираться до дома самостоятельно. Вышла на улицу, быстро миновала скопление дорогущих иномарок возле входа и зацокала каблучками по фигурным плиткам, которыми вымощена Караванная улица.
И вдруг рядом со мной затормозил шикарный темно-зеленый «Мерседес». Дверь его распахнулась, и сильные мужские руки втянули меня в машину.
Я попыталась завопить, но мне тут же заткнули рот какой-то тряпкой. Тогда я принялась пинаться, пустила в ход ногти, изо всех сил боднула головой чей-то крепкий живот.
– У, стерва! – дернулся рядом со мной плечистый мужик, лица которого я не видела. – Она еще и царапается!
– Дай ты ей по башке, Жаба, чтобы успокоилась, – посоветовал второй голос, спереди, с водительского сиденья.
Я попыталась увернуться, удар пришелся не по голове, а по плечу, все равно было очень больно. Водитель «Мерседеса» повернулся к нам, я разглядела худое неприятное лицо с блекло-голубыми глазами. Он уставился на меня и удивленно воскликнул:
– Да это вообще не она! Кого ты подобрал?
– Как не она? – переспросил мой мучитель. – Видишь же, Сивый, и костюм, и волосы…
– Костюм и волосы, – передразнил водитель, – говорят тебе, не она! Выкинь эту куклу к чертовой матери!
– Точно не она? – В голосе того, кого назвали «благозвучным» именем Жаба, по-прежнему звучало недоверие.
– Я же сказал тебе – не она! И прекрати болтать лишнее, делай, что тебе сказали!
Сильная рука толкнула меня в бок, дверца машины распахнулась, и я вылетела наружу, со всего размаху приземлившись на мостовую.
Боль была ужасная. Я рассадила об асфальт колено, ушибла бок и локоть. Кое-как поднялась, убедившись, что переломов, кажется, нет, и заковыляла к тротуару, не дожидаясь, пока на меня наедет какой-нибудь поздний лихач.
Меня выбросили на набережной Фонтанки. Час был поздний, народу на улице – никого. С одной стороны, это было хорошо – я сейчас выглядела наверняка не лучшим образом, с другой – чья-нибудь помощь мне отнюдь не помешала бы. Хотя в наши дни на помощь прохожих лучше не рассчитывать…
Я подняла руку в надежде остановить «извозчика», но когда возле меня притормозили невзрачные бежевые «Жигули», водитель взглянул на меня и тут же рванул с места.