И вот уже не только неопытные новички, не только безграмотные, случайные полулитераторы или откровенные халтурщики, но подчас и литераторы опытные, одаренные, даже признанные корифеи пишут – и притом в переводе художественном: «Втечение бесконечно долгих недель (героя романа) мучили мысли,порожденные состоянием разлуки»!
А не проще ли, не лучше ли хотя бы: Нескончаемо долгие недели (много долгих недель) его мучили мысли, рожденные разлукой (мучила тоска)?
Или: «Он находился в состоянии полного упадка сил». А разве нельзя: Он совсем ослабел, обессилел, лишился последних сил, силы оставили его, изменили ему?
А уж не корифеи…
«Он владел домом в одном из… предместий, гдепроживал с женой и детьми» – прямо справка из домоуправления, а не слова из романа!
«Да и кто принимает любовника в митенках? Ведь этосоздаст неудобства »!!! Совсем как табличка в подъезде: «Берегите лифт, он создает удобства».
Из «художественного» перевода: «…совсемособый характер моря:с этим последним происходиликакие-то быстрые перемены»; «…волос, зажатый между большим и указательным пальцами,свисал без малейшей возможности уловить его колебание »; «Порывы ветрапревосходили своей ужасностью любую бурю,виденную мною ранее »; « Обособленное облако, которое заслуживало внимания …»
Так и напечатали! И покорнейше прошу помнить: в этой книжке нет выдуманных примеров, все – подлинные.
Из радиопередачи, да не какой-нибудь, а под названием «Портрет поэта»: «Поистине счастливым поэт можетсчитать себя , когда он чувствуетсвою необходимость людям». Отчего бы не сказать по-людски: Поистине счастлив поэт, когда чувствует, что нужен людям.
Или в очерке о Хемингуэе: « он понимаем нами потому…» вместомы понимаем его …
В живом хорошем очерке вдруг читаешь: «Горы должны делать человека сильней, добрей, душевней, талантливей… И онисовершают этот процесс »!!! Судите сами – плакать или смеяться?
Из переводного романа:
«Он был во власти странного оцепенения, точно все это происходило во сне и вот-вот наступит пробуждение… Одолев столько кризисов, он словно утратил способность к эмоциям. Воспринимать что-то он еще мог, но реагировать на воспринимаемое не было сил».
А ведь можно сказать хотя бы:
Странное чувство – будто все это не на самом деле, а на грани сна и яви. Он словно оцепенел, после пережитого не хватало сил волноваться. Он был теперь ко всему безучастен.
Уж наверно, никто не жаждет уподобиться знаменитому чеховскому телеграфисту, о котором памятно сказано: «Они хочут свою образованность показать, всегда говорят о непонятном». И однако многие, нимало не смущаясь, пишут: «Очарование (героини)состоит в органичности ее контрастов »! И это не перевод!
«…холод, как и голод, не служил для нихпредметом сколько-нибудьсерьезной заботы – это былодин из неотъемлемых элементов их быта».
Это не официальная информация и не ученая статья, а хоть и научно-фантастический, но все же роман. Речь идет о дикарях, о первобытных людях. И право, ни суть сказанного, ни научность, ни фантастичность, ни читательское восприятие не пострадали бы, если написать:…холод, как и голод,мало ихзаботил – они издавнак нему привыкли(или, скажем: другой жизни они никогда и не знали).
Зачем писать: «… авторитет мой возрос. Илиесли не авторитет , то, во всяком случае,внимание, с каким относились ко мне окружающиеи которое слегка напоминало благоговейный страх здоровых людей,прислушивающихся к мнению явно недолговечного человека ».
Ни мысль, ни выразительность, право, ничего бы не утратили, скажи переводчик хотя бы:
Я сразу вырос в глазах окружающих. Во всяком случае, ко мне стали прислушиваться с каким-то суеверным почтением – так здоровые люди слушают того, о ком известно, что он не жилец на этом свете.
«Сейчас было непохоже, чтобы она стала иронизировать, сейчас она была слишком серьезна, да, именно так, еевзгляд был серьезным; то, что он принял запустоту, было отсутствием ее привычной веселости , это иделало ее лицо таким незнакомым, таким чужим.