А все Эмма – она приставала к ней, и клянчила, и никак не хотела отказаться от этой старой привычки – гулять вдоль берега реки. Эва вполне могла обойтись без этих прогулок. Девочка то и дело подбегала к самой кромке воды, потому что ей все время попадалось на глаза что‑нибудь, что она хотела рассмотреть получше. Эва следила за ней, как коршун. Если Эмма свалится в воду, спасать ее придется ей самой – больше некому. Река была своенравная, вода – ледяная, а девочка – весьма увесистая. Эве даже зябко стало от мысли о том, что – не дай бог! – придется лезть в воду.
Сейчас Эмма обнаружила гладкую плиту у воды и принялась махать и кричать, звать мать. Эва спустилась к ней. Места там было достаточно, чтобы усесться вдвоем.
– Мы не будем здесь сидеть, она мокрая. Можно подхватить воспаление мочевого пузыря.
– А это опасно?
– Нет, но больно. Жжет, и все время хочется писать.
Но они все равно уселись на плиту. Обе следили глазами за маленькими водоворотиками на воде и удивлялись, как они получаются.
– А почему река течет? – спросила Эмма.
– Ой, господи, откуда я знаю?! Может, это как‑то связано с тем, что на дне… Я вообще мало что знаю. Вот пойдешь в школу, и там тебе расскажут обо всем.
– Ты всегда начинаешь говорить про школу, когда не знаешь, что ответить.
– Да, что поделаешь. Во всяком случае, сможешь спросить у учительницы. Учительница в школе знает гораздо больше, чем я.
– Не думаю…
Мимо по течению пронеслась пластиковая канистра.
– Ой, она мне так нужна! Достань!
– Нет уж, уволь! Пусть себе плывет. Это же мусор, Эмма! И вообще, я замерзла. Может, пойдем домой?
– Ну, еще немножечко!
Эмма уселась поудобнее, подтянула коленки к подбородку, заправила волосы за уши, но они были непослушные и все равно выбивались.
– А там глубоко? – Она кивнула на середину реки.
– Да нет, не особо, – ответила Эва. – Метров восемь или девять – не больше.
– Но это же глубоко!
– Нет. Самое глубокое место в мире находится в Тихом океане, – произнесла она задумчиво. – Это такая впадина. Ее глубина одиннадцать тысяч метров. Вот это, я понимаю, глубоко.
– Не хотелось бы мне там купаться. Ты все знаешь, мамочка, я не думаю, что учительница знает про эту… впадину. Я хочу розовый рюкзак! – неожиданно выпалила она.
Эва замерла.
– М‑м‑м, – нерешительно сказала она. – Он симпатичный. Но, видишь ли, он ужасно быстро пачкается. Мне больше нравятся коричневые. Я хочу сказать – рюкзаки для школы. Ты видела? Я имею в виду – такие, с какими ходят взрослые ребята.
– Но я ведь еще не взрослая. Я же только в первый класс пойду.
– Да, верно, но ты растешь, а я не смогу покупать тебе новый рюкзак каждый год.
– Но ведь у нас сейчас больше денег, правда?
Эва не ответила. Услышав вопрос, она быстро обернулась, чтобы посмотреть, не идет ли кто‑то за ними. Такая у нее появилась привычка. Эмма подняла палочку и сунула ее в воду.
– А почему в воде пена? – продолжала она. – Такая желтая, противная… – Она била по воде палочкой. – Что, опять в школе спросить?
Эва по‑прежнему молчала. Она тоже сидела, подтянув колени к подбородку. Мысли ее были далеко‑далеко. Глаза затуманились, фигурка Эммы размылась. Река напомнила ей о чем‑то. Теперь она видела там, в черной воде, лицо, круглое, с узкими глазами и черными бровями.
– Ложись на кровать, Эва!
– Что? Зачем?
– Делай, что говорю! Ложись на кровать!
– А можно в «Макдоналдс»? – спросила Эмма.
– Что?! Да, конечно. Пошли в «Макдоналдс», там, по крайней мере, тепло.
Эва встала, все еще пребывая в некоторой отключке, и взяла дочь за руку. Покачала головой и посмотрела на реку. Лицо пропало, но она знала, что оно вернется; может быть, это лицо будет преследовать ее до конца жизни.