К примеру, доллар за выученную речь из шекспировского «Генриха V» – и еще доллар, если я мог продекламировать ее перед обедом без единой ошибки.
Пятьдесят центов стоил прочитанный «серьезный» роман (за Конан Дойла или за комиксы я не получал ничего, кроме презрительного взгляда).
Биографии исторических деятелей тянули на доллар.
И целых пять долларов – за прослушанную вместе с ней радиоинсценировку романа «Я, Клавдий».
В день, когда мать вышвырнула отца из дома за сахарную пудру в его волосах, она освободила середину кухни от мебели и предложила мне научиться танцевать – и посулила доллар, если я буду прилежен.
Она поставила пластинку с песнями Фрэнка Синатры и оставила открытой дверь в гостиную, где стояла радиола. После этого проинструктировала меня, куда класть руки и что делать с ногами.
До материной талии мне было еще высоковато, и левую руку я положил ей на бедро, а правую вытянул вверх, чтобы она могла взять мою ладонь в свою.
– А теперь что?
– Делай шаг ногой, которая впереди.
– А которую ставить вперед?
– Любую. Ты веди, а я за тобой.
– Почему ты за мной, а не я за тобой?
– Так принято. Мужчина ведет. Давай.
Мы потанцевали немного под «Летний ветерок».
Она вдруг спросила:
– Хочешь поговорить о том, что произошло сегодня утром?
– Нет, – сказал я.
– Хочешь меня о чем-либо спросить – о чем угодно?
Я был слишком занят своими ногами – «Никогда не смотри себе на ноги, только на партнера; держись прямо, словно из твоей головы торчит веревка и тянет тебя вверх, вверх!» – я был слишком скон-цент-ри-ро-ван на ритме, поэтому ответил: нет, все в порядке, никаких вопросов.
Мать прижала мою голову к своему животу, так что я чуть не задохся, и тихо сказала:
– Ах, Бен... Ах, Бен...
Это значило: у нее на душе невесело, но она не хочет, чтобы я об этом знал.
– Ты не можешь ставить на кон свою шерифскую звезду.
– А почему бы и нет? Она чего-нибудь да стоит. Золото как-никак.
– Никакое это не золото. А если бы и да – какой мне от него прок? Переплавить, что ли?
– Будешь носить, Дайан. Как украшение.
– Бен, я не намерена расхаживать по городу с твоей чертовой звездой.
– Ну и зря. Можешь даже новым шерифом стать. Шерифиня Дайан!
Она возвела глаза к небу: дескать, не понимаю юмора.
– Давай, Бен, или ставь денежки на кон, или прикрывай лавочку. Я принимаю только твердую валюту. Доллар США.
Бобби Берк встрял с очередной банальностью:
– Разрешенная законом денежная единица для оплаты товаров и услуг во всех секторах экономики.
Банк составлял чуть меньше пятидесяти баксов – почти предел при тех условиях, на которых мы играли. У меня на руках были три дамы – и против меня одна Дайан. Было бы досадно выйти из игры в такой момент.
Я воззвал к Дику:
– Разве шерифская звезда не стоит хотя бы пятнадцати долларов? А, Дик? На самом деле она потянет на двадцать пять, а то и на тридцать пять. Могу показать каталог с ценами!
– Ну да, – с видом специалиста отозвался он, – но если ты продаешь новую.
– Дик, звезда не «бьюик». Сколько миль она отъездила – не играет ни малейшей роли!
– Дайан решать. Хочет принять ее – Бога ради.
– О Господи! Дик, какой же ты бесхребетный! Моллюск чертов. Ты что – Дайан боишься? Друга поддержать не хочешь?
– Да, боюсь.
– Дайан, душечка...
– И не проси!
– Дайан, ну послушай...
– Нет и нет.
– Выиграешь звезду, будешь расхаживать с ней по городу – и выставишь меня полным дураком перед всеми. Разве тебе подобная перспектива не улыбается?
Дайан лишь отрицательно мотнула головой.
– Вот если к звезде прибавишь штаны – тогда по рукам.
– Штаны я на кон не ставлю.
– Значит, на руках у тебя одна шваль.
– Одно с другим не связано. Штаны – святое.
– Давай, рискни святым.
– Дайан, о моих штанах не может быть и речи.
– А что еще у тебя есть?
– Звезда – последнее, что у меня есть.