Они неподвижно сидели рядом, смущенные, испытывая неловкость, охваченные тяжелым чувством.
И так как они обменивались лишь банальными, отрывочными и медлительными фразами, она поднялась и дернула шнурок звонка.
— Я позову Ренэ, — сказала она.
Послышался звук отворяющейся двери, затем шелест платья, и молодой голос воскликнул:
— Вот и я, мамочка!
Лормерен растерялся, будто увидел привидение. Он пробормотал:
— Здравствуйте, мадмуазель...
И повернулся к матери:
— О, это вы!..
В самом деле, это была она, прежняя Лиза, исчезнувшая и теперь вернувшаяся! Он снова видел ее точь-в-точь такою, какою ее отняли у него двадцать пять лет назад. Только эта была еще моложе, свежее, еще больше походила на ребенка.
Его охватило безумное желание снова сжать ее в объятиях и прошептать на ушко:
— Здравствуй, Лизон!
Слуга доложил:
— Кушать подано!
И они перешли в столовую.
Как прошел этот обед? Что ему говорили, что он отвечал? Он был словно в каком-то странном сне, близком к безумию. Он смотрел на обеих женщин, и в его мозгу вертелась одна и та же мысль, назойливая, как мысль душевнобольного:
«Которая же из них настоящая?»
Мать улыбалась, беспрестанно повторяя:
— Вы помните, вы помните?
Но воспоминания воскресали, лишь когда Лормерен глядел в ясные глаза девушки. И много раз он открывал рот, чтобы спросить: «А помнишь, Лизон?», — забывая об этой седой даме, растроганно глядевшей на него.
Между тем иногда он чувствовал себя сбитым с толку и терялся, замечая, что нынешняя Лизон не совсем похожа на прежнюю. В голосе, взгляде, во всем существе той, прежней, было что-то такое, чего он уже не находил. Он делал неимоверные усилия, стараясь вспомнить свою подругу и уловить то, что ускользало от него, чего не было у этой воскресшей Лизы.
Баронесса сказала:
— Вы утратили веселость, мой бедный друг!
Граф пробормотал:
— Я утратил и многое другое!
Но он чувствовал, что в его взволнованном сердце возродилась былая любовь, точно его больно укусил проснувшийся зверек.
Молодая девушка болтала, и порой знакомые интонации, перенятые ею любимые слова матери, манера говорить, образ мыслей, это внешнее и внутреннее сходство, приобретаемое благодаря совместной жизни, приводило Лормерена в трепет. Все это вторгалось в его душу и растравляло раскрывшуюся рану его страсти.
Он поспешил распрощаться и прошелся по бульварам. Но образ девушки не покидал его, преследовал, ускорял биение его сердца, воспламенял его кровь. Вдали от обеих женщин он видел теперь только одну, молодую, прежнюю, вернувшуюся, и любил ее, как любил когда-то. Лормерен любил ее даже сильнее после этой двадцатипятилетней разлуки.
Он вернулся домой, размышляя об этом странном и роковом случае, спрашивая себя, что теперь делать.
Когда со свечой в руке он проходил мимо зеркала, мимо большого зеркала, в которое смотрелся перед отъездом, любуясь собою, — он увидел в нем пожилого мужчину с седыми волосами. И вдруг он вспомнил, каким был некогда, в дни юности Лизы: молодым, очаровательным, таким она его любила! Граф поднес свечу ближе и стал рассматривать себя, как разглядывают в лупу что-нибудь странное. И он увидел свои морщины, обнаружил разрушительные перемены, которых прежде не замечал...
Подавленный, он опустился в кресло перед зеркалом и, глядя на себя, на свое жалкое отражение, пробормотал:
— Кончено, Лормерен!
