К удивлению сторонников Эдуарда, он приблизил к себе братьев Уорвика – примаса Англии епископа Йоркского Джорджа Невиля и Джона, маркиза Монтегю.
Первому он торжественно вручил печать казначейства. Что же касается второго, то король решил породниться с ним, обручив его сына со своей дочерью, маленькой принцессой Элизабет. Таким образом, единственный отпрыск рода Невилей мужского пола становился претендентом на английский престол.
Такое явное возвеличивание ближайших родственников врага вызвало недоумение у окружения Эдуарда IV. Придворные лишь многозначительно переглядывались, когда слышали речи короля о том, что ни на кого он не может так положиться, как на славных Невилей. Даже друзья и сподвижники молодого короля – Гастингс, Ховард и шурин Эдуарда Энтони Вудвиль были ныне обойдены вниманием монарха, не говоря уж о его младшем брате Ричарде Глостере, который после гневной вспышки Эдуарда безвыездно пребывал в Глостершире, не поддерживая никаких отношений с братом.
Королева Элизабет никогда ни о чем не расспрашивала своего венценосного супруга. Она была достаточно проницательна и знала, что, когда придет время, он сам заговорит с ней о самом сокровенном. Так и случилось.
Однажды вечером, когда королева расчесывала перед зеркалом свои чудесные светлозолотистые волосы, а Эдуард, сидя за столом, просматривал бумаги, она услышала, как он насмешливо фыркнул.
– Клянусь Всевышним, наш дражайший братец Карл Смелый ни в чем не знает меры. Он увещевает меня, как сердитая нянька – неразумное дитя.
Королева мягко заметила:
– Нэд, он сейчас твой самый надежный союзник. К тому же он пошел на немалые траты, не позволяя кораблям Уорвика отойти от французских берегов.
– О да, и за все это я благодарен герцогу Карлу. Но держит-то он флот безумной Маргариты, а вовсе не Уорвика.
Элизабет повернулась к мужу, но не произнесла ни слова.
– Да-да, моя прекрасная королева! – смеясь, продолжал Эдуард. – Уорвик, человек, которого я раньше звал отцом, который еще мальчишкой учил меня владеть мечом и поджигать фитиль у ручной кулеврины, человек, который возвел меня на престол, хочет он того или нет, но по-прежнему любит меня. Поверь, Бетт, еще недавно Уорвик имел в своих руках средство, позволяющее ему разделаться со мной, не пересекая Английского канала, но он не сделал этого. В глубине души Уорвик все еще любит меня и никогда не причинит мне зла.
Элизабет положила гребень на инкрустированный перламутром столик.
– Тебе об этом сообщил Майсгрейв? Эдуард, улыбаясь, глядел на пламя свечи.
– Что? Нет, нет. Но он рассказал о своей встрече с Делателем Королей, и из его слов я понял, что старый Медведь, не имеющий сыновей, никогда не содеет худого мне, своему названому сыну.
В голосе Эдуарда была уверенность, но королева отнюдь не разделяла его оптимизма.
– Конечно, вам виднее, мой повелитель. Однако как вы смотрите на то, что он выдал свою любимицу Анну за юного Ланкастера?
Эдуард пожал плечами:
– Думаю, он поддался минутной прихоти. Ведь я, как никто другой, знаю, насколько непостоянен старый Невиль в своих причудах. Нет, он не найдет себе места среди Ланкастеров. Подумай, Бетт, ведь он первым в Англии призвал к уничтожению их знати. Он погубил двух Сомерсетов, Уилтшира, Клиффордов и множество других. А разве его отец не казнен по приказу его нынешней сподвижницы Маргариты Анжуйской? Нет, злится он на меня или нет за Анну, но, в конце концов, Уорвик вернется под знамена Белой Розы. К тому же я благоволю к его родне, а его самого всегда ждет здесь теплый прием. Словом…
Эдуард мечтательно улыбнулся и, развернув свиток дорогой голландской бумаги, размашисто начертал:
«Наш дражайший брат Карл! Мы, Божией милостью король Англии и Уэльса, властитель Ирландии, искренне признательны тебе за заботу о нас и за стремление удержать у берегов Французского королевства флот Маргариты Анжуйской. Однако заверяю тебя, что в случае высадки здесь небольшого числа интервентов во главе с небезызвестным Делателем Королей мы в состоянии достойно встретить его и готовы пойти с оным графом на соглашение ради блага Англии и процветания достославного дома Йорков…»
Все, однако, вышло не так. В то время как король беспечно насмехался над посланниками Карла Бургундского и со дня на день ждал добрых вестей от «названого отца», Уорвик готовил в Англии условия для высадки своих войск. Его люди проникали в графства, недовольные политикой короля, подбивая феодалов к восстанию, а сам он вербовал и обучал в это время на континенте наемников, вел переговоры с Людовиком Французским о льготах, которые он предоставит Англии в отношениях с Францией, и о совместном выступлении против общего врага – Карла Бургундского.
Когда все было готово, северные феодалы по приказу Уорвика подняли мятеж. Король, слывший удачливым полководцем, решил, что легко разделается с восставшими и под звуки фанфар и колыхание знамен двинулся в Йоркшир, откуда поступали тревожные вести. Однако при его приближении восставшие, не принимая боя, стали отступать к границе, увлекая войска короля все дальше на север, и Эдуард неожиданно понял, что все это – тщательно спланированный маневр и восстание послужило лишь для того, чтобы выманить его из столицы.
Король велел прекратить преследование, решив на следующий же день спешно возвратиться в Лондон. Он был взволнован, но все еще надеялся на флот Карла Смелого, который был столь силен, что никто не решался ему противостоять. Но Эдуард не знал, что то, чего он так опасался, уже свершилось, и фортуна отвернулась от него, своего баловня, отдав предпочтение его врагу.
Теперь все благоприятствовало Уорвику. Казалось, сами небеса за него. Страшная буря разметала суда Карла Бургундского, отбросив одни к Шотландии, а другие к голландским берегам. Пролив оказался свободен, и вместе со свежим попутным ветром корабли Уорвика наконец-то отчалили от берегов Франции.
То, чего так долго ждали, свершилось. Едва Уорвик высадился в Англии, к нему стали стекаться сторонники. Кент, Девон, Сомерсетшир восстали и призвали графа, объявив, что не подчиняются более Эдуарду Йорку, а желают иметь королем Ланкастера. Отовсюду к Делателю Королей стекались войска, сплошь и рядом люди прикалывали к груди алую розу, повсеместно расправлялись с чиновниками Йорков, и вдоль всей дороги, ведущей к Лондону, Уорвика приветствовали вопящие толпы, а за ними маячили силуэты виселиц, на которых раскачивались тела йоркистов.