С этого момента напитки выделялись в необходимом количестве, на вахту заступали новые и новые молодые люди, но директор уже этого не замечал и называл всех одинаково, как самых первых — Сашка и Андрюха.
Конец
Вскоре Котов, Осипов и Лисовский получили расчёт, и Марусин устроил в ресторане пышные проводы. За столом сидел и старый, и новый состав, обслуживающий персонал, жёны и подруги. Вспоминали смешные случаи, пили за здоровье «ветеранов» и за будущие успехи обновлённого коллектива.
— Ты теперь куда? — спросил Степанов, когда гости начали забывать о главных виновниках торжества. — В котельную вернёшься?
— Не знаю… Слушай, Валя, сколько тебе лет?
— Ладно, ладно, старик, я всё понимаю. Я даже знаю, что к нему уже ходят на прослушивание. Я уже готов. Меня на заводе с руками и ногами… Жена обрадуется.
— В котельную на восемьдесят рублей не пойду.
— Хочешь в приёмный пункт, посуду принимать? Два раза по восемьдесят будешь иметь за каждую смену.
— Это у твоей, в магазине?
— Там. Директрисе нужно тыщу заслать, это место дорогое.
— Ладно, подумаю.
ОБРЫВОЧНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
В последнее время Ежов внимательно присматривался к Кизяку, лицо которого носило отпечаток глубоких внутренних переживаний.
Для подготовки завтрашней операции майор выехал на местность, в Киришский лесопарк. Ежов достал из сейфа дубликаты ключей и направился в личный кабинет своего подчинённого.
Сев за письменный стол, он начал проверять содержимое стола. В ящиках была обыкновенная текучка, ничего такого, что могло бы прояснить дело. А вот в перекидном календаре, после даты и времени неудавшейся вербовки, инициалы Ливинштейна мелькали довольно часто. Иногда рядом с ними стояли восклицательные знаки и даже матерные ругательства, выведенные с такой экспрессией, что продавливали местами несколько страничек.
«Что общего могло быть у них после неудавшейся вербовки?…» — задал себе вопрос Ежов.
Подумав немного, он снял трубку, набрал указанный в календаре домашний номер Ливинштейна и постарался изменить голос.
— Всеволод? Добрый вечер, Александр Сулейманович беспокоит.
— Здорово, жопа, — мрачно проговорил Ливинштейн. — Список приготовил?
Ежов чуть не выронил телефонную трубку.
— Какой список?! — проговорил он своим голосом, совершенно забывшись.
— С кем я говорю? Алло, алло!..
Дрожащей рукой Ежов положил трубку на аппарат.
Вернувшись к себе в кабинет, он нажал кнопку вызова дежурного офицера.
— Пригласите ко мне Зубова.
Наступило утро. Продрогший, опухший от комаров и бессонной ночи майор Кизяк сидел в кустах и руководил операцией. На расстоянии километра от сцены местность была оцеплена полукольцом войск спецназа, вооружённых электрошоковыми дубинками и штык-ножами. У каждого десятого за спиной болтался снаряжённый боевыми патронами автомат. Ещё дальше, на шоссе, стояла колонна грузовиков с вместительными фургонами. В разгар мероприятия, по команде Александра Сулеймановича, все эти силы должны были начать сжиматься в кольцо.
Казалось, однако, странным отсутствие до сих пор кого бы то ни было из числа организаторов фестиваля. Только один Страхов, словно муравей, копошился на сцене, что-то раскрашивая. «Хотя, — успокаивал себя Кизяк, — конспирация у них, наверное, до последней минуты…»
Он шлёпнул на лбу жирного, надувшегося комара, оставив его корчиться в кровавом пятне рядом с другими, уже засохшими и, плотнее завернувшись в плащ-палатку, прикрыл глаза.
…Вот он в своём кабинете лихорадочно быстро испещряет длинный свиток бумаги именами и кличками агентов. Вот он в темных очках и надвинутой на глаза шляпе, закрываясь воротником плаща, среди каких-то страшных развалин передаёт списки Ливинштейну.