Линде пришлось бежать на автобус. Запыхавшись, она уселась у окна, прижимая к груди яркую коробку, и стала смотреть на залитые дождем улицы и редких прохожих под мокрыми зонтиками. Ей всегда нравился вид центра города. Старый город очень быстро обновлялся, обветшавшие здания заменялись новыми, более красивыми и стильными. С тех пор, как она живет здесь, многое изменилось. Иногда Линда с трудом узнавала некоторые места, если, конечно, долго там не бывала. Кстати, раньше она жила в центре, а теперь, после развода, пришлось перебраться в другой, более отдаленный район.
Воспоминания о разводе, а главное о причине их разрыва с Максом, опять охватили ее. И снова всплыло это противное слово — «бесплодие». Ужасно, что это понятие относилось к ее телу, оно сразу казалось ей каким-то усохшим, бесполезным и чужим. Ей тридцать два года, она рассталась с человеком, которого любила. А он… Конечно, станет легче, если вообразить, что и он любил ее. Возможно, и любил, но хотел иметь детей — своих детей, а не усыновленных. И в конце концов развелся с ней.
Сначала Линда думала, что просто умрет от такого предательства. Да, она считала развод предательством со стороны Макса. В чем она могла обвинить себя? Врач, специалист по бесплодию, сказал, что никто из них не виноват. Никто не страдал никакими заболеваниями, ни у одного из них не было никаких дефектов. Просто они не могли иметь детей. И все-таки это относилось к Линде. Макс очень долго старался не принимать сей прискорбный факт близко к сердцу, и поначалу ему это почти удавалось. Но он все понимал разумом, а сердцем — нет. И в конце концов высказал ей все, что у него накипело. Из его горьких слов Линда поняла главное: он считал, будто она обманула его ожидания. И более того — сделала это нарочно, ему назло. Получалось, что она непостижимым образом была способна регулировать свою способность к зачатию. Это было просто глупо, а все остальное — оскорбительно. Тогда у них все разладилось, и стало невозможно жить вместе. А ведь Линда так пыталась понять Макса!..
Им советовали усыновить ребенка. Но Макс хотел иметь только своего собственного. Линда вспомнила, что с ней вместе в палате больницы лежала одна женщина, некая Элизабет Уард. У нее находили какое-то заболевание, но она была матерью троих детей, и еще они с мужем взяли ребенка на воспитание. Сиротка была вывезена из какой-то страны в Центральной Америке. Элизабет с теплотой показывала фотографии смуглой глазастой девочки. Как-то ночью они с Линдой обе не спали, и Лиз призналась, что любит это дитя даже больше, чем своих, потому что вывезла его, спасая от ужасов нищеты и голода.
Макс вежливо выслушал всю историю про Лиз и ее приемную дочь, но это никоим образом не повлияло на его мнение по поводу усыновления детей. Он продолжал мечтать о собственном ребенке и очень сокрушался, что это никак не удавалось осуществить. Он считал, что три года супружества прошли впустую. Плевать ему было на какое-то призрачное ожидание. Линда чувствовала, что он становится чужим, отдаляется от нее. Жизнь для нее превратилась в сплошное мучение. Она не знала, как помочь мужу и себе, ведь она тоже хотела бы иметь ребенка, но не относилась так болезненно к этой проблеме, как он. Они мучили друг друга, и в конце концов Макс решил разойтись с Линдой.
После развода они изредка виделись. Макс чувствовал некую ответственность по отношению к бывшей жене. Когда-то они ведь были и друзьями, и любовниками, затем стали супругами… Линде казалось, что Макс пытается создать новый тип их отношений — нечто слегка похожее на опекунство. Казалось, он все время говорит: «Видишь, я не отказался от тебя, не бросил на произвол судьбы».
Но на самом деле все было кончено, и ничего нельзя изменить. Линда чувствовала себя полной неудачницей — получалось, что она не состоялась как женщина, а поведение Макса только усугубляло это чувство. Но она не собиралась сдаваться и ставить на себе крест, несмотря на все удары судьбы. Линда хотела не только выстоять, но и доказать себе, что может жить полноценной жизнью. Она только не очень хорошо представляла себе, какой может быть жизнь без любви, семьи и детей.
Долгое время Линда пребывала в депрессии, ее ничто не интересовало и не радовало, жила в каком-то замкнутом мире, не обращая внимания на то, что происходило вокруг. Вернее, она не придавала этому значения и действовала скорее как автомат. И вдруг, через полтора года после развода, она увидела свой город совсем другим: обновленным, красивым, удивительным. Оказалось, что за это время в нем появились великолепные современные здания, были разбиты уютные зеленые скверы и сады. Фешенебельные магазины почти полностью вытеснили маленькие лавки типа «Волшебного сундучка». Но самое поразительное было то, что это обновление удивляло и радовало Линду.
Это был хороший признак — значит, она приходит в себя. К ней возвращались чувства и желание нравиться, стало приятно бывать в обществе друзей. И не только друзей. Люди стали вызывать у нее симпатию и живой интерес, она нередко первая заговаривала с незнакомыми, ей всегда было любопытно, что они думают по тому или иному поводу.
Вообще, Линда и раньше была общительной и ужасно любознательной, а теперь словно выздоравливала после долгой болезни. И ей становилось лучше с каждым днем.
Когда Линда вышла на своей остановке, дождик почти перестал. Она медленно направилась к дому, четырехэтажному зданию из желтого кирпича, потемневшего от дождя. В этом доме нет кондиционера и некоторых других удобств, вроде лифта и балконов, но зато здесь есть небольшой тенистый двор с раскидистыми дубами, да и плата невысока. Дом назывался «Мэйфэйр» и, несмотря на свои недостатки, оказался довольно популярен среди желающих снять квартиру. Входные и боковые двери были стеклянными, что создавало проблемы в смысле безопасности, но за этим следила прыткая консьержка, весьма бдительная и не в меру любопытная особа. Большинство квартирантов жили здесь много лет, и все друг друга хорошо знали. Дом этот давно стал для них родным, и они присматривали за ним, как за своим собственным. Конечно, здесь трудно было рассчитывать на уединение, слишком все находились друг у друга на виду, но Линде нечего скрывать — у нее нет ни любовников, ни тайн…
Войдя в холл, Линда ожидала получить от миссис Спейси почту и отчет о каких-нибудь визитерах и звонках. Шустрая миссис неусыпно следила за дверями и получала все почтовые отправления. Она была сестрой владелицы дома и жила тут же внизу, выполняя обязанности консьержки. В ее квартиру вела деревянная дверь со шторой. Дверь редко закрывалась, из-за шторы были слышны все звуки в холле, поэтому миссис Спейси, даже находясь в своей комнате, была прекрасно осведомлена о том, что происходит снаружи. Летом, открыв штору и входную дверь в дом, она наблюдала за воротами «Мэйфэйра». При этом получался страшный сквозняк, но никто не жаловался. Иногда из квартиры миссис Спейси тянуло табачным дымом сигарет «Лаки Страйк». Сама-то она не курила, но зажигала сигареты в память о своем покойном муже. Он умер лет эдак тридцать назад, но, испытывая тоску, она вызывала его дух при помощи любимых им сигарет.
Линда бросила взгляд на дверь консьержки — закрыта. Тогда она сама заглянула в почтовый ящик и, ничего там не обнаружив, направилась к деревянной лестнице. Это была местная достопримечательность — покрашенные коричневой краской ступени невыносимо громко скрипели на весь дом. Кстати, замечательная мера безопасности — ни один грабитель не смог бы прокрасться в дом незамеченным, вернее неуслышанным. Линда быстро поднялась наверх. Прекрасная физическая нагрузка. Когда она только сюда переехала, приходилось переводить дух на каждой площадке.
Но, как говорится, во всем есть и хорошие, а не только плохие стороны: она укрепляла здоровье без особых на то усилий. Но что особенно нравилось ей — это вид из окна прямо на верхушки деревьев. Так что, при всех своих недостатках, это дешевое жилье обладало и некоторыми несомненными достоинствами.