— Мне было интересно…но я не хочу знать! — Ленобия сжала дрожащие губы, боясь того, чего еще она могла услышать.
— Ты должна посмотреть правде в лицо.
Ленобия глубоко вздохнула, до сих пор содрогаясь от страха, сотрясающего ее тело.
— Епископ Эври, я почти чувствовала жар его глаз, когда он смотрел на меня.
— Я слышала, что он делает гораздо больше, чем просто смотрит на молоденьких девушек, — сказала мать. — Существует в этом человеке нечто более нечестивое, чем грех его плотских желаний. Ленобия, дочь моя, я не смогу защитить тебя от него или от любого другого мужчины, потому что Барон не защитит тебя. Стать кем-то другим, избежать пожизненного заключения это единственное решение для бастарда.
Ленобия накрыла руки матери своими и посмотрела ей в глаза, словно глядя в свои собственные.
«Мама права. Я знаю, она права.»
— Я должна быть достаточно смелой, чтобы сделать это, — высказала Ленобия мысль вслух.
— Ты достаточно смела для этого. Кровь мужественных англичан течет в твоих венах. Помни это, и оно укрепит тебя.
— Я буду помнить.
— Очень хорошо, — ее мать решительно кивнула. — Сними эти тряпки служанки, и мы оденем тебя снова. — Она сжала руки дочери, прежде чем высвободить их и вернуться к груде мерцающей ткани.
Когда и без того дрожащие руки Ленобии затряслись, ее мать сама принялась за дело, стремительно лишая ее такой простой и знакомой одежды. Элизабет не оставила на ней даже домотканую рубашку, и на какой-то головокружительный момент Ленобии показалось, что она меняет свою старую кожу на новую. Мать не остановилась, пока Ленобия не оказалась полностью обнаженной. Затем, в полной тишине, Элизабет бережно, слой за слоем, принялась наряжать Ленобию: рубашка, карманы, кринолины под юбку, на юбку, корсет, корсаж и прекрасный шелковый халат а-ля полонез. И только после того, как она помогла ей с тапочками, прической и меховой накидкой, расположив ту вокруг плеч и пристроив капюшон, то, наконец, сделала шаг назад и присела в глубоком реверансе и сказала:
— Добрый день, мадмуазель Сесиль, ваша карета ждет.
— Мама, нет! Я понимаю этот план, почему ты должна отослать меня, но как ты можешь это вынести? — Ленобия зажала рот рукой, пытаясь сдержать скопившиеся рыдания.
Элизабет Уайтхолл просто поднялась, взяла дочь за плечи и сказала:
— Я могу вытерпеть это благодаря той любви, которую питаю к тебе. — Медленно она повернула Ленобию, чтобы та смогла увидеть свое отражение целиком в потрескавшемся зеркале, упирающемся в пол за ними и ожидающем замены. — Посмотри, дитя.
Ленобия выдохнула и потянулась к отражению взглядом, слишком пораженная, чтобы сделать еще что-то.
— За исключением глаз и яркости волос, ты — ее полная копия. Знай это. Верь в это. Стань ей.
Взгляд Ленобии вернулся от зеркала к матери.
— Нет! Я не могу быть ей. Царство ей небесное, но Сесиль была плохим человеком. Мама, ты знаешь, она проклинала меня каждый раз, как видела, хотя мы с ней одной крови. Пожалуйста, мама, не заставляй меня делать это, не заставляй меня стать ей.
Элизабет коснулась щеки дочери:
— Моя милая, сильная девочка. Ты никогда не станешь такой, как Сесиль, и я никогда не потребую этого. Возьми только ее имя. Внутри, вот здесь, — она провела от лица Ленобии к груди, туда, где трепетно билось сердце. — Вот здесь ты всегда будешь Ленобией Уайтхолл. Знай это. Верь. И это сделает тебя большим, чем она.
Ленобия проглотила сухой ком в горле и ужасный стук собственного сердца:
— Я слышу и верю. Я возьму имя, но не стану ей.
— Хорошо. С этим улажено. — Ее мать вернулась к корзине и выудила из нее маленькую коробочку. — Вот, возьми. Остальную часть ее вещей отправили в порт еще несколько дней назад.
— Шкатулка Сесиль, — нерешительно приняла коробочку Ленобия.
— Не используй для этого вульгарное французское слово. Они заставляют это походить на шкатулку. Она на случай путешествия. Вот и все. Это означает начало новой жизни — не конец старой.
— Внутри нее драгоценности. Я слышала, как об этом говорили Николь и Анна.
Другие слуги постоянно сплетничали о том, как в течение шестнадцати лет Барон игнорировал Сесиль, а теперь, когда она отсылалась, уделял ей внимание и тратился на драгоценности, потому что баронесса плакала о потере своей единственной дочери.
— Почему Барон согласился послать Сесиль в Новый Свет?
Ее мать презрительно фыркнула:
— Его последняя любовница, та оперная певичка, почти разорила его. Король щедро платит за титул и добродетель дочерей, желающих заключить союз с кем-либо из дворянства Нового Орлеана.
— Барон продал свою дочь?
— Да. Его транжирство подарило тебе новую жизнь. Теперь пойдем, чтобы ты могла претендовать на нее, — ее мать открыла дверь и выглянула в коридор, а затем повернулась к Ленобии: — Никого нет. Накинь на голову капюшон и следуй за мной. Быстро.
— Но экипаж остановят лакеи. Они расскажут извозчику о Сесиль.
— Да, если экипажу будет позволено въехать на территорию поместья. Вот почему мы должны встретить их возле больших ворот. Ты сядешь там.
Не было времени на споры с матерью. Сейчас была середина утра и служащие, ремесленники, посетители сновали по поместью, приходили и уходили, оживляя его. Но сегодня на все падала тень. Даже солнечный диск был скрыт туманом и темными низкими облаками, крутящимися над поместьем.
Она была уверена, что их остановят, выяснят цель прогулки, но еще раньше впереди, в тумане, обрисовались железные ворота. Ее мать ступила на маленькую дорожку, и они поспешили на улицу.
— Скажешь извозчику, что в замке лихорадка, и что Барон послал тебя сюда, чтобы больше никого не заразить. Помни, что ты дочь дворянина. Необходимо быть терпеливой.
— Да, мама.
— Хорошо. Ты всегда казалась мне старше своего возраста, и теперь я понимаю, почему. Ты больше не можешь оставаться ребенком, моя прекрасная, храбрая дочь. Ты должна стать женщиной.
— Но мама, я… — начала было Ленобия, но мать прервала ее.
— Слушай меня и знай, что я говорю тебе правду. Я верю в тебя. Верю в твои силы, Ленобия. И я так же верю в твою доброту. — Элизабет остановилась, а затем сняла свои старые четки и надела их на шею дочери, пряча от посторонних взглядов под кружевным воротником. — Возьми это. Помни, что я верю в тебя, и знай, что хотя мы будем далеко друг от друга, я всегда буду частью тебя.
И только тогда на Ленобию обрушилась истинная правда. Она больше никогда не увидится со своей матерью.
— Нет. — Ее голос звучал странно, высоко и как-то торопливо, она с трудом переводила дыхание. — Мама! Ты должна пойти со мной.
Элизабет Уайтхолл взяла дочь за руки:
— Я не могу. Слуг туда не допускают. На корабле слишком мало места. — Она крепко обняла Ленобию, но быстро отстранилась, так как в тумане послышался скрип экипажа. — Я знаю, это трудно для тебя, но это то, для чего ты выросла такой сильной и смелой. Я всегда любила тебя, Ленобия. Ты самое лучшее, самое прекрасное, что есть в моей жизни. Я буду думать о тебе, и скучать каждый день, пока живу.
— Нет, мама, — зарыдала Ленобия. — Я не могу попрощаться с тобой. Не могу.
— Ты сделаешь это для меня. Будешь жить той жизнью, которую я не смогла тебе дать. Будь храброй, мое прекрасное дитя. Помни кто ты.
— Как я смогу помнить, кто я, если я буду выдавать себя за кого-то другого? — плакала Ленобия.
Элизабет отступила и нежно вытерла со щеки дочери слезу.
— Ты будешь помнить здесь, — снова она прикоснулась к груди Ленобии, чуть выше сердца. — Ты должна остаться верной себе, для меня и для себя, здесь. В своем сердце ты всегда будешь знать, и помнить это. Как и в своем, я всегда буду знать, и помнить тебя.
В этот момент, рядом с ними, на дороге резко возник экипаж, заставляя мать и дочь отпрянуть назад.
— Хо! — выкрикнул извозчик команду и переключился на Ленобию с матерью. — Что вы там делаете, женщины? Хотите быть убитыми?