— Ты не будешь говорить с мадемуазель Сесиль де Марсон Ла Тур д’Аверне в таком тоне! — рявкнула мать на извозчика.
Тот перевел взгляд на Ленобию, которая тыльной стороной ладони вытирала слезы с щек.
— Мадемуазель д’Аверне? Но почему вы здесь?
— В поместье болезнь. Мой отец, Барон, поселил меня отдельно, так что я не заразна. — Ленобия прижала руки к груди так, что четки ее матери, спрятанные под кружевной тканью, чуть впились в кожу, придавая сил. Но все же она не могла не цепляться за руку матери, чувствуя себя, таким образом, в безопасности.
— Ты в своем уме? Разве не видишь, что мадмуазель ждала тебя здесь итак уже слишком долго. Помоги ей забраться в экипаж, пока она не заболела от этой ужасной сырости, — оборвала мать извозчика.
Он сразу же успокоился, открыл дверь экипажа и подал руку. Ленобия чувствовала, как будто из тела вышел весь воздух. Она дико посмотрела на мать.
Слезы заливали лицо матери, но она просто присела в глубоком реверансе и сказала:
— Счастливого пути, дитя.
Ленобия, игнорируя наблюдающего кучера, подтянула мать вверх и прижала к себе так сильно, что четки до боли впились в кожу.
— Скажи маме, что я люблю ее, помню и буду скучать каждый день моей жизни, — сказала она дрожащим голосом.
— Я буду молиться Богородице за всех нас, чтобы этот грех был приписан ко мне. Пусть это будет проклятие на мою голову, а не на твою, — прошептала Элизабет в щеку дочери.
После этого она выскользнула из объятий Ленобии, снова присела и, повернувшись, без колебаний пошла туда, откуда они пришли.
— Мадемуазель д’Аверне? — Ленобия посмотрела на кучера. — Должен ли я взять вашу шкатулку?
— Нет, — деревянным голосом сказала Ленобия, удивляясь, что он не пропал. — Я сама буду держать свою шкатулку.
Он наградил ее странным взглядом, но протянул руку. Она отметила, как ее рука утопает в его, а затем села в карету. Кучер поклонился и вернулся на свое место. Как только экипаж тронулся, Ленобия оглянулась назад и увидела, как у ворот Шато де Наварра ее мать рухнула на землю плача и закрывая рот обеими руками, что бы заглушить вопли скорби.
Руки прижались к дорогому оконному стеклу кареты, Ленобия рыдала, наблюдая, как ее мать и ее мир исчезают в тумане и памяти.
Глава 2
Низко хрипло смеясь, Летиция исчезла в вихре юбок, возле мраморной стены с резными изображениями святых, оставляя после себя только аромат духов и неудовлетворенное желание.
— Черт возьми! — ругнулся Чарльз, пытаясь привести в порядок свою бархатную мантию.
— Отец? — повторился помощник, зовя вниз, во внутреннюю прихожую, расположенную за алтарем собора. — Вы слышали меня? Это Архиепископ! Он здесь и просит вас!
— Я тебя слышал! — Отец Чарльз впился взглядом в мальчика. Подойдя к нему, священник поднял руку в отгоняющем движении. Чарльз отметил, что ребенок вздрогнул, как пугливый жеребенок, что вызвало у него улыбку.
Улыбка Чарльза не была приятным зрелищем, и, повернувшись, мальчик быстро спустился по ступенькам, ведшим к алтарю.
— Где де Жюин? — спросил Чарльз.
— Недалеко отсюда, возле главного входа в собор, Отец.
— Я надеюсь, он ждет недолго?
— Не слишком долго, Отец. Но вы были… — мальчик замолк, смутившись.
— Я был погружен в молитву, и ты не хотел беспокоить меня, — закончил Чарльз за него, жестко глядя на юношу.
— Д-да, Отец.
Мальчик не мог отвести от него взгляда. Он начал потеть, а лицо его приобрело тревожный розовый оттенок. Чарльз не мог сказать, собирается ли ребенок заплакать или взорваться. Любой вариант насмешил бы священника.
— Ах, но у нас нет времени на развлечения, — громко размышлял он вслух, пригвоздив мальчика пристальным взглядом и быстро проходя мимо него. — У нас нежданный гость.
Наслаждаясь тем, что мальчик практически распластался по стене так, что теперь его рясе требовалась щетка, Чарльз почувствовал, как его настроение поднимается. Он не должен позволять мелочам огорчать его. Он просто позовет Летицию как только освободится от Архиепископа, и она продолжит с того, на чем остановилась — направит на него все свое усердие и стремление.
Чарльз думал о красивом голом заде Летиции, когда приветствовал старого священника:
— Как приятно видеть вас, Отец Антуан. Для меня большая честь приветствовать вас в Соборе Нотер-Дам д’ Эври, — гладко лгал Чарльз де Бомон, епископ Эври.
— Благодарю, Отец Чарльз, — Архиепископ Парижа, Антуан ле Клерк де Жюин целомудренно поцеловал его в щеки.
Чарльз подумал, что губы старого дурака чувствуются сухими и мертвыми.
— Чем мой собор обязан удовольствию вашего посещения?
— Ваш собор, Отец? Думаю, правильней сказать, что это дом Божий.
Гнев Чарльза начал расти. Автоматически его длинные пальцы потянулись к рубиновому кресту, всегда свисавшему с массивной цепи вокруг его шеи. Пламя, от зажжённых к обету свечей в ногах соседней статуи казненного Сен-Дени, затрепетало.
— Говоря «мой собор», я просто использую ласковое прозвище, не претендуя на владение, — сказал Чарльз. — Желаете ли уединиться в моих покоях, дабы разделить вино и преломить хлеб?
— Действительно, моя поездка была долгой, хотя, полагаю, учитывая, что это февраль, я должен быть благодарен, что идет дождь, а не снег, падающий с серых небес. Сырая погода сильно утомляет.
— Принесите вина и приличный обед сразу в мои покои, — Чарльз нетерпеливым жестом указал на одного из помощников, который нервно подпрыгнул, прежде чем побежать дальше выполнять приказ. Взгляд Чарльза вернулся к старому священнику, и он заметил, что де Жюин изучает удаляющегося послушника с выражением, которое епископ воспринял как первое предупреждение, что что-то не так с этим визитом.
— Идем, Антуан, вы выглядите усталым. Мои покои теплы и гостеприимны. Вам будет комфортно.
Чарльз провел Архиепископа от нефа напротив собора через приятный садик, а так же роскошные покои, примыкающие к его просторным комнатам. Все это время старый священник, созерцая, молча смотрел вокруг
Он молчал до тех пор, пока они, наконец, не остановились перед мраморным камином Чарльза с бокалом превосходного красного вина в руке за роскошной трапезой.
— Климат в мире меняется, Отец Чарльз, — изволил сказать де Жюин.
Чарльз приподнял брови и подумал, что со стороны старика было глупо приезжать сюда. Он проделал весь путь от Парижа, чтобы поразмышлять о погоде?
— Действительно, этой зимой теплее и влажнее, чем когда-либо было, — сказал Чарльз, надеясь, что этот разговор скоро прекратится.
Синие, водянистые глаза Антуана ле Кларка де Жюина до того не сфокусированные в миг обострились. Его пристальный взгляд пронизывал Чарльза насквозь.
— Идиот! Почему бы мне говорить о погоде? Я говорю об обстановке с людьми, затрагивающей меня.
— Ах, конечно. — Чарльз был слишком удивлен резкостью старого священника, чтобы злиться. — Народ.
— Они поговаривают о революции.
— Разговоры о революции существовали всегда, — сказал Чарльз, выбирая сочный кусок свинины к козьему сыру, нарезанному на хлеб.
— Это больше, чем простые разговоры, — возразил старый священник.
— Может быть, — ответил Чарльз с набитым ртом.
— Мир меняется вокруг нас. Мы приближаемся к новому веку, хотя я перейду в милость Божью до его прибытия, и молодые люди, мужчины, как вы, останутся руководить церковью в смятенье, что подходит.
Чарльз горячо пожелал старому священнику, чтобы его срок истек прежде, чем он совершил этот визит, но он скрыл свои чувства, жуя и мудро кивая.
— Я буду молиться, чтобы оказаться достойным такой ответственности.
— Я рад, что вы согласны с необходимостью взять на себя ответственность за ваши действия, — сказал де Жюин.
Чарльз прищурился:
— Мои действия? Мы говорили о народе и волнениях в нем.
— Да, и поэтому ваши действия попадают в поле зрения Его Святейшества.