Женщина снова опустилась на пол подле него и нежно отвела волосы ему со лба. Это было так хорошо, что он на мгновение прикрыл глаза, смакуя ощущение.
– Боюсь, у меня нет бренди, – извиняющимся тоном произнесла она. – Есть только суп. Вот, выпейте немного. Он придаст вам сил и согреет.
Согреет? Неужели ему надо согреться? Он понял, что дрожит. Он поднял голову, и хотя понимал, что женщина обращается с ним со всей возможной осторожностью, всё равно в висках застучало, перед глазами всё завертелось, и он почувствовал, что теряет сознание. Но потом женщина прижала его голову к своему плечу, крепко, и надёжно, и… как-то участливо. И он ухватился за её бедро, упрямо цепляясь за остатки сознания, и постепенно почувствовал, что затягивающая его чернота отступила.
Он вздрогнул, когда что-то клацнуло о зубы.
– Это всего лишь чайник, – тихо проговорила женщина. – В нём тёплый бульон. Выпейте, он вам поможет.
Ему хотелось сказать ей, что он всё-таки мужчина и в состоянии выпить бульон сам, из чашки, а не из чайника, как какой-то беспомощный младенец, но слова не шли с языка. Женщина наклонила чайник, и он должен был либо сделать глоток, либо пролить бульон на себя. Он проглотил. Бульон был хорош. Тёплый. Вкусный. Питьё согрело его изнутри. А она была такой славной и мягкой – её грудь у его лица, рука, обнимающая его, удерживая его подле себя. Ощутив слабость, он закрыл глаза и позволил кормить себя, как ребёнка.
Он пил бульон медленно, маленькими глотками. Лица касалось тёплое дыхание женщины. Казалось, она знает, по сколько давать ему отпить и когда ему надо отдохнуть между глотками. Он чувствовал запах её волос. Хотелось повернуть голову и зарыться в них лицом. Вместо этого он пил бульон. В очаге трещал огонь. Снаружи завывал ветер, стуча в двери и окна. В домике было холодно, пол под ним был твёрдым и промёрз, но, как ни странно, мужчине было тепло, уютно и безопасно.
Полусидя, полулежа подле незнакомой женщины, он покончил с бульоном и позволил ей вытереть ему губы, как маленькому. Минуту-другую они просидели в обоюдном молчании, а в голове у него водоворотом кружились невысказанные вопросы, также как кружился, закручивался вихрем ветер за окном.
Внезапно к нему пришло осознание того, что под одеялом он совсем голый. И уставился на женщину с ещё одним молчаливым вопросом. Кто она такая, что раздела его?
Словно угадав, чего он хочет, женщина зашептала ему на ухо:
– Вы оказались у моего дома примерно час назад. Не знаю, что с вами стряслось до этого. Вы были полураздеты и насквозь промокли. Замёрзли. Бог знает, сколько вы пробыли на морозе и как добрались до моего дома, но у дверей вы потеряли сознание…
– Папа уже проснулся? – раздался голосок, похожий на птичью трель.
Папа? Он открыл глаза и уставился на подвижное личико, с которого на него смотрели блестящие любопытные глазки. Дитя. Девчушка.
– Сейчас же в постель, Эми, – строго сказала женщина.
Мужчина вздрогнул и дёрнул головой, и в глазах снова потемнело. Когда он открыл их, то не знал, сколько времени прошло. Он уже не опирался на плечо женщины, а детское личико исчезло. А он весь дрожал, и сильно.
Женщина склонилась над ним, в тёмных глазах отражалось беспокойство.
– Простите, – пробормотала она. – Я не хотела вас трясти. Дочь напугала меня, только и всего. Всё в порядке? – лёгкая морщинка залегла между бровями. – Кровотечение прекратилось, и я перевязала вам голову.
Он едва понимал её. Всё, что он понимал, это только то, что голова болела невыносимо, и женщина беспокоилась за него. Он поднял руку и медленно провёл по её щеке тыльной стороной. Всё равно что потрогать прекрасный, прохладный, мягкий шёлк.
Она вздохнула и отстранилась.
– Боюсь, вы замёрзнете, если я оставлю вас здесь на каменном полу. Даже если огонь будет гореть всю ночь – а дров всё равно не хватит – каменный пол утянет всё тепло.
Он только смотрел на неё, стараясь побороть дрожь в теле.
– Вас можно согреть только в постели. – Женщина покраснела и отвела глаза. – У… у меня всего одна кровать.
Он нахмурился, стараясь понять, что она говорит, и не в силах отгадать, почему она так нервничает. Он всё ещё не помнил, кто она такая – удар совсем его доконал, – но девочка назвала его папой. Он пытался думать, но это лишь причиняло новую боль.
– Она наверху. Кровать. Я вас туда не дотащу.
Недоразумение разъяснилось. Незнакомка беспокоилась насчёт его способности подняться наверх. Он кивнул и стиснул зубы, переживая накатившую новую волну дурноты. Уж это-то он мог сделать ради женщины. Он поднимется по лестнице. Ему не нравилось, что она волнуется. Он протянул ей руку и заставил себя подняться. Жаль, что ему никак не вспомнить её имя.
Элли схватилась за протянутую руку и тянула, пока мужчина не встал прямо – дрожащий и ужасно бледный, но он стоял на своих ногах и был в сознании. Она подоткнула одеяло ему подмышки и завязала узлом на плече на манер тоги. Элли надеялась, что ему достаточно тепло. Босые ноги, скорее всего, мёрзли, но лучше пусть так, чем он запутается в одеяле и споткнётся. Или окажется голым.
Элли подставила мужчине плечо и повела к лестнице. Сперва надо было войти в узкую дверь с низкой притолокой – дом явно не был рассчитан на такого высокого человека, как незнакомец.
– Пригните голову, – сказала Элли. Он послушался, но потерял равновесие и качнулся вперёд. Элли, вцепившись в него, прислонила к двери, чтобы удержать на ногах. Испугавшись, что мужчина выпрямится и ушибётся о притолоку, она обхватила его голову одной рукой, притягивая ближе к своей. Незнакомец повис на ней, полубессознательно, тяжело дыша, одной рукой обнимая её, другой ухватившись за перила. Его губы, оказавшемся совсем близко к её лицу, побелели от боли.
Наверх вели всего четырнадцать узких крутых ступеней, но потребовалось сверхчеловеческое усилие, чтобы довести незнакомца до второго этажа. Мужчина, казалось, вот-вот потеряет сознание, если б не сосредоточенное выражение лица и не упрямые шаги, когда он медленно переставлял ноги. Непослушными руками он ухватился за перила и буквально втаскивал себя наверх, отдыхая после каждого шага, шатаясь от слабости. Элли крепко обнимала его, поддерживая изо всех сил. Он был крупным мужчиной, она бы не смогла удержать его, начни он падать. А если упадёт, то может уже и не очнуться.
Они едва ли обменялись несколькими словами, это была тяжёлая молчаливая битва. Один болезненный шаг за другим. Время от времени Элли ободряюще бормотала: «Мы прошли уже почти половину», «осталось всего четыре ступеньки», – но не имела ни малейшего понятия, понимает ли её незнакомец. Единственные звуки, которые он издавал, были напряжённый хрип или резкий болезненный стон в самом конце этого испытания. Одной лишь силой волей он цеплялся за остатки сознания. Элли ещё не приходилось видеть такого упрямства или такой силы духа.
Наконец они добрались до конца лестницы. Прямо перед ними была комнатушка, куда втиснули кроватку Эми, – клетушка размером не больше шкафа, но вполне уютная и тёплая. Направо была спальня Элли.
– Пригнитесь ещё раз.
Теперь она была готова, когда мужчина снова качнулся вперёд и, спотыкаясь, вошёл в комнату. Ей удалось направить его в сторону отгороженного пологом алькова, где была её постель. Незнакомец со стоном повалился поперек кровати и застыл, не шевелясь. Элли, задыхаясь, упала рядом, ослабев об облегчения. Её дыхание клубилось паром в ледяном воздухе. Надо укрыть мужчину, пока он ещё не остыл от трудного подъёма по лестнице.
У Элли не нашлось для него ночной сорочки. Он был слишком широк в плечах и груди для любой её одежды, а вещи, оставшиеся после Харта, она давно продала. Два её тонких одеяла не казались настолько тёплыми, чтобы спасти лежащего без сознания незнакомца от простуды. Самые толстые и тёплые одеяла были в постели Эми.
Элли укрыла мужчину простынёй и подоткнула края под тело. Собрала всю свою одежду и набросила поверх – платья, шали, выцветшую мантилью, поношенный плащ – всё, что укроет от холода. Достав горячий кирпич, она положила его в ноги мужчине и отошла. Больше для него ей нечего было сделать. Тут Элли поняла, что сама дрожит. И ноги замёрзли. Обычно она забиралась в постель, чтобы согреться.