Незнающим мира пятнадцатилетним мальчиком он ускакал из этого огромного замка, направляясь ко двору. Неужели все это было только десять лет назад?! Но, когда он вернулся домой следующей осенью, на Михайлов день, он был уже мужчиной — Люси Талбот, одна из фрейлин королевы Екатерины, позаботилась об этом. Как настойчиво завлекала она его в постель! Он, пугаясь, с замиранием сердца признавался в этом священнику, давшему обет безбрачия, но в ответ не услышал обвинений.
— Самым тяжким моим грехом, святой отец, были азартные игры. С ними связаны мои долги. О, святой отец, я ухожу из этого мира, так и не расплатившись.
Перечень задолженностей мелькнул в его уме: плата за одежду, за проигрыши в играх, взятое в займы — какая расточительность! Но он никогда не считал себя аморальным. Он никогда никого не обманывал с детских лет: он действительно любил свою жену Розу — в уме пронеслась мысль о единственной супружеской неверности, — он обожал своего ребенка, восхищался своими родителями. Возмущение нелепостью собственной скорой смерти заставило его внезапно подняться с колен и решительно зашагать по камере.
Священник, неправильно поняв его порыв, успокоил его:
— Сын мой, составь перечень долгов и попроси своего отца оплатить их за тебя. Он исполнит это во имя спасения твоей души.
Тусклая свеча освещала только краешек стола, вся остальная камера была погружена в темноту. Священник вздрогнул, когда раздался голос Фрэнсиса:
— Святой отец, я иду на смерть по ложному обвинению. Даже в темноте Фрэнсис уловил, как поежился священник. Узник подумал, что такова уж участь каждого исповедника — узнавать правду перед казнью. Какое незавидное у них положение — знать все, но, будучи связанными тайной исповеди, не иметь права говорить.
— Сын мой? — Голос монаха выдавал его волнение.
Это был важный момент. Королева Англии — ее величество Анна Болейн, — которая вывела римскую английскую церковь из-под власти римского папы, должна умереть по обвинению в измене мужу с пятью молодыми людьми, один из которых — ее собственный брат. И вот перед исповедником один из подозреваемых, утверждающий в своей предсмертной исповеди, что он не виновен. Отец Доминик затрепетал от подобной ответственности. Затем он подумал о своих четырех духовных братьях, допущенных в эту же ночь в скорбный и окутанный туманом Тауэр. Все пятеро пришли сюда с одной целью — подготовить узников к смертной казни на плахе. Только милостью короля Генриха VIII приговоренные избавлены от унижений и мук четвертования и повешения. Монахам же надлежало сделать так, чтобы Всевышний принял жертву очищенной от греха. Но теперь такой неожиданный поворот — сэр Фрэнсис Вестон отрицает предъявленное ему обвинение. Может быть, и остальные священники слышат сейчас подобное?
Трепещущий отец Доминик настаивал:
— Сын мой, сэр Фрэнсис, я должен повторить свой вопрос. Ты повинен в измене?
— Да, святой отец.
— Сэр, это было с королевой?
— Я только что сказал, что нет. — Наступила полнейшая тишина, и священник решил, что ему лучше помолчать.
— В моей жизни была еще одна женщина, святой отец, — Мадж, госпожа Шелтон. Это произошло, когда моя жена ждала ребенка и не допускала меня в постель. Я не любил эту потаскушку — простите меня, святой отец, но слишком неодолимым было мое желание. Как слуге Божьему, вам этого не понять.
«О, конечно, как я могу это понять! — подумал священник. — Значит, он считает, что свои страстные желания нормальному мужчине подавить легко. Воздержание ничуть не легче оттого, что нас призвал Господь!»
Но вслух он произнес:
— Сэр Фрэнсис, вы раскаиваетесь, поэтому Господь простит вас. Вы искренне сожалеете о своем грехе?
— Да. Я любил Анну… Розу… Анну. Я люблю ее и буду любить вечно, даже после смерти.
Взглянув из окошка на черную Темзу, Фрэнсис задержал взгляд на одиноком свете факела в лодке, возвращавшейся домой в столь поздний час. Он вспомнил первую встречу с Розой Пиккеринг — его отец был опекуном девушки; вспомнил первый взгляд на него прекрасных васильковых глаз и то, какую сладкую радость испытал он при этом. С тех пор он больше ни в кого не влюблялся. Анна-Роза стала его любовью, невестой, матерью его сына.
Но священник ухватился за соломинку.
— Анну, сын мой? — насторожился он.
— Да, Анну, святой отец. Анну Вестон, а не Анну Болейн.
Узник сразу же пожалел о своем резком тоне. Старик старался изо всех сил. В его обязанности входило знать все, чтобы даровать истинное прощение. Здесь не будет предательств. С издевательским судом, где одним из судей был родной отец королевы Томас Болейн, граф Уитширский, покончено. Фрэнсис подошел к священнику и смиренно опустился перед ним на колени.
— Святой отец, вас интересует, любил ли я Ее Величество?
— Да, да, сын мой.
— Да, святой отец. — Старик глубоко вздохнул. — Но не плотской любовью. Я никогда не любил ее так, как свою жену. Понимаете, святой отец, невозможно быть ее другом и не любить ее.
Как объяснить набожному человеку действие взгляда этих раскосых черных глаз; губ, изогнутых в улыбке; возбуждение от бросающего в дрожь приглушенного, ласкающего слух голоса, когда она пела или говорила. И так же, как раньше, он вспомнил первый взгляд Анны-Розы Пиккеринг, сейчас Фрэнсис подумал о первой встрече с Анной Болейн. Стоял март, и ветер трепал свободно распущенные черные волосы, когда она, как лесная нимфа, бежала по поляне среди нарциссов. Тогда-то он и попал под ее чары.
— Вы противоречите себе, сын мой. Вы говорили, что любили обеих: и вашу жену, и королеву.
— Но по-разному, святой отец. Свою жену, Анну, я любил как любящий муж. Королевой же я только восхищался. Она не была похожа ни на одну женщину в мире.
Отец Доминик подумал: «Наверное, она действительно ведьма. Король клянется в этом»
Тогда он решил, что должен постараться взглянуть на нее, пока эта, последняя, ночь не кончится.
— Значит, к Ее Светлости ваша совесть чиста?
— Абсолютно.
Священник попросил поднести свечу, чтобы разглядеть строки Евангелия и соблюсти обряд исповедания, и приступил к отпущению грехов. К трем часам утра Фрэнсис закончил откровенный рассказ о своей жизни. Отец Доминик простил ему все прегрешения во имя Отца и Сына и Святого Духа. Все было кончено — Фрэнсис был готов к смерти.
— Вы будете присутствовать там завтра?
— Сегодня, сын мой. Уже давно за полночь.
— Вы будете там? — повторил вопрос Фрэнсис. Отец Доминик колебался. Как сказать молодому человеку, что он не переносит смертные казни, что однажды при виде этого кошмара он упал на землю и его начало тошнить. Единственный раз он испытал такой позор, и его больше никогда не просили присутствовать при казнях.
— Э… возможно. Но я уверен, что архиепископ там будет.
— Я буду надеяться увидеть вас, святой отец. Он опустился на колени и поцеловал руку священника. — Благослови тебя Господь, мой бедный мальчик. Слова непроизвольно сорвались у него с языка прежде, чем он понял, что не должен был так говорить. Фрэнсис покачал головой.
— Это была напрасно растраченная жизнь, — повторил он.
— Вы дали жизнь сыну, сэр Фрэнсис. Подумайте о нем.
Священник уже был в дверях.
— Какое сегодня число? В этом ужасном месте теряешь счет времени.
— 17 мая, сын мой.
— До свидания, святой отец.
— До свидания, сэр Фрэнсис.
Теперь ему оставалось только составить завещание. Он сел за грубо сколоченный стол, взял перо и при тусклом свете свечи написал:
«Отец, мать и жена! Ради спасения моей души покорно прошу вас оплатить мои счета и простить за все неприятности, причиненные вам. И особенно моей жене…»
Анна-Роза, — всегда безумно ревновавшая к своей тезке — королеве. Как он мог объяснить, что одна была для него неприкосновенной богиней, а другая — девушкой, которую ему хотелось обнимать, делить с ней супружеское ложе? В любом случае сейчас уже поздно. Слишком поздно для всего, кроме этого жалкого перечня расточительного шутовства.