— Это мой отец.
— Но… почему же ты мне сразу не сказал? Он же был на свадьбе у моих родителей, я видела фотографии!
Томас, скорчив гримасу, пожал плечами.
— Это ведь не ставит меня вне подозрений — или ставит?
— Нет, — холодно отозвалась Дайана. — Просто… как же Генри оказался во все впутан? — раздраженно спросила она. — Он и не упоминал о том, что тоже из Уильямсов.
— Он не из Уильямсов. Мои родители развелись, потом мать вышла замуж снова и родила Генри.
— А ты остался с ней?
Уильямс вытянул длинные ноги.
— Нет.
— Почему? Сколько тебе было лет?
— Восемь. Дело в том, что она ушла от нас к другому мужчине, отцу Генри.
Дайана вытаращила глаза.
— Как она могла?!
— Наверное, у нее не было выбора. — Губы его скривились в усмешке. — У судьи Уильямса не так-то просто было отобрать единственного сына и наследника. Думаю, мой отец ей совсем не подходил, она оказалась недостаточно сильной — не могла с ним справиться. Он был интеллектуалом, его работа значила для него все, и еще он был человеком на редкость строгих правил.
— А ты? — невольно спросила она. — Ты ладил с отцом?
Томас Уильямс невозмутимо ответил:
— Мы хорошо понимали друг друга.
— Значит, ты такой же, как он, — произнесла Дайана утвердительно.
Губы его изогнулись.
— Нет, быть таким, как он, невозможно. А Генри никогда не упоминает имя Спенсера Уильямса потому, что мать сумела внушить ему ту же неприязнь, которую испытывала сама. Особенно после того, как отец Генри бросил ее с трехлетним малышом без средств к существованию и она… попыталась вернуться.
— Понятно, — растерянно произнесла Дайана.
— Еще хуже то, что во времена довольно бурной юности Генри она ставила меня ему в пример.
— О Господи, твоя мать не очень-то умна, прости меня за такие слова. А ты и правда был примером для подражания, Том?
— Более или менее, — скромно ответил он.
— Насколько… неразумно вел себя Генри?
— Да ничего серьезного: поначалу нежелание учиться, следовать по стопам отца — тот был художником, только, мне кажется, менее талантливым, чем Генри.
Дайана задумалась над его словами.
— Но сейчас вы, похоже, стали друзьями. Иначе он не стал бы писать тебе письма о белокурых богинях.
— Да, сейчас мы друзья, — подтвердил он. — Кстати, в основном Генри писал не о богинях.
— Не понимаю, — вопросительно подняла брови Дайана.
— Он писал о твоем происхождении. О том, сколько у вас в роду адвокатов и судей.
— Послушай-ка… — Дайана нахмурилась.
— Что, если, — перебив ее, высказал предположение Томас, — Генри поначалу собирался отомстить всем судейским, став членом семьи, которую бесконечно уважал судья Спенсер Уильямс, некогда отказавшийся простить его мать и принять их обоих в свой дом?
Дайана беспомощно уставилась на него, потом устало потерла лицо и подумала, что было бы, если бы случилось невозможное… если бы она влюбилась в Генри Бресли?..
— Ну, что приумолкла? Прикидываешь, кому теперь отдать предпочтение? Генри или Ричарду Джеффризу?
Дайана глубоко вздохнула, собралась с духом и спросила:
— Ты не мог бы рассказать, что тебе известно о Джеффризе, Том? А то ты подходишь как-то уж очень издалека.
Помолчав, Уильямс выпил немного вина.
— Не больше, чем всем. Очень богат, эдакий загорелый белокурый Адонис… Старше тебя, Дайана, — добавил он, блеснув глазами. — Репутация похитителя женских сердец, уж извини. Ну и прочее… Да, еще страстный игрок в поло, что, естественно, подразумевает увлечение лошадьми.
— Все?
— Да, — медленно протянул он, прищурившись.
— Значит, тебе предстоит остаться о многом в неведении, дружище Том! — решительно заявила она.
— Ты любишь Генри, Дайана?
— Нет, и никогда не любила. Я здесь только потому… — Дайана махнула рукой, указывая на комнату, на дождь за окном, — Черт! — Она вдруг осознала, что в данную минуту готова убить его, но вместо этого предложила: — Сходи узнай, не расчистили ли шоссе, пока я не сделала того, о чем потом пожалею.
Он вернулся минут через десять. Если Томас Уильямс когда-либо и проявлял эмоции, то сейчас был как раз тот случай. Похоже, ему тоже хотелось кого-нибудь убить.
— Ну что, еще не расчистили?
Том выругался.
— Пригнали кран, а он сломался.
— Значит, нам все же придется ехать кружным путем.
Он посмотрел на нее, как на идиотку.
— Из-за пробки они давно уже перевели движение на боковые дороги. Ты понимаешь, что это значит? Пробираться Бог знает сколько миль ползком по проселочным дорогам!
— Ты что же, меня обвиняешь… — начала она.
Он отвернулся, всем своим видом выражая раздражение, и поднял трубку телефона.
— Мы возвращаемся в Бристоль? — недоверчиво спросила Дайана?
— Аэропорт откроют завтра, добавят рейсы, чтоб восстановить график полетов. Ты ведь не хочешь провести ночь здесь, Дайана?
— Нет! Конечно нет. Но даже если объявят добавочные рейсы, это вовсе не значит, что мы попадем на нужный!
— Попадем! — заявил он; в его зеленоватых глазах светилось холодное бешенство. — Похоже, наша поездка на машине заранее была обречена на провал — с такой скоростью мы будем в Лондоне не раньше чем завтра вечером.
— Ты ведешь себя нелепо, обвиняя меня в этих неурядицах.
— Неужели? — Он уставился на нее, сжав губы, и Дайана даже слегка испугалась. — Не знаю насчет поездки, а Генри ты точно околдовала.
Первая часть пути до Бристоля прошла в полнейшем молчании. Дайана не забыла его взгляд, и у нее появилась уверенность, что выводить Томаса Уильямса из себя довольно опасно.
Пока они выезжали на шоссе, она несколько раз украдкой кидала взгляд на своего спутника, однако тот и бровью не повел, делая вид, что не замечает. Похоже было, она значит для него не больше, чем мошка.
Дайана рассчитала, что часа через три они доберутся до Бристоля, но не тут-то было. Неужели ее неприятие всей этой затеи так сильно сказывается на их поездке, что, кажется, будто их преследует злой рок?..
Стемнело, все еще лил дождь, когда Томас заехал на станцию обслуживания, стоявшую посреди пустынного шоссе, и спросил, можно ли воспользоваться телефоном, чтобы позвонить в больницу. Ему ответили, что телефон вышел из строя, и посоветовали заехать в деревню, находившуюся в нескольких милях в стороне от дороги, так как ближайший телефон-автомат на шоссе находится у черта на куличках.
Дайана видела, что Томас пребывает в нерешительности, и вознамерилась помочь ему.
— Если тебе от этого станет легче, давай заедем, — предложила она.
Однако «несколько миль» оказались понятием очень даже растяжимым. Им долго пришлось пробираться по извилистым проселочным дорогам, прежде чем они отыскали телефон. Новости обнадеживали: Генри стало немного лучше. Они попытались вернуться на шоссе — и заблудились.
— И куда же нам ехать, Том? — бодрым голосом осведомилась Дайана.
Он пожал плечами.
— Понятия не имею.
— Но разве ты не смотрел на дорогу? Ради всего святого, в такую погоду…
— Успокойся. Мне кажется, мы ехали… оттуда. Свернем налево.
— Ты уверен? Учти, у меня географический кретинизм — я левую руку отличаю от правой, только когда сижу на лошади.
Томас выругался и свернул налево. Спустя три четверти часа они еще не отыскали шоссе.
— Может, следовало бы свернуть направо? — не без злорадства заметила Дайана.
— Заткнись, Дайана, помолчи!
— Ты не имеешь права мне приказывать, Уильямс! Буду говорить, что хочу. Знаешь, на кого ты похож? На рассерженного мужа, — вызывающе произнесла она, забыв свое решение не провоцировать его гнев.
— А ты-то откуда знаешь? — парировал он. — Или у тебя где-нибудь и муженек припрятан?
— Вовсе нет! Но мои родители вот так и ссорятся, потому что, мне кажется, мужчины, особенно мужья, терпеть не могут признаваться в том, что оказались не правы.