В-третьих, мало ли о чем они могли говорить — в ресторанном шуме и гаме никто ничего не расслышал.
Виктор подыскал бы еще доводы, но тут проснулась Лиза.
— Завтракать! — позвала из кухни жена.
«Все-таки надо предупредить если не самого Казака, то кого-нибудь из его ребят, — решил Виктор, хрустя поджаренным хлебом. — Хуже от этого не будет.»
— Чего насупился? — спросила Ирина.
Она знала за ним манеру неожиданно отключаться за столом, застывать с непрожеванным куском во рту и взглядом, устремленным в одну точку. Сколько раз она видела его рассеянным, наивным, беспомощным в простейших житейских вопросах. Но принимала и любила таким, хотя иногда выговаривала почти тем же тоном, что и Лизе.
— Ничего. Не забудьте — сегодня суббота. Не ждите меня до полуночи, ложитесь спать.
— Гена тебя подбросит?
— Наверно…
* * *
Сакс в руках не ожил, остался холодным. Все напрочь отшибло: чувство ритма, полет фантазии. Во рту появилась неприятная сухость. Раз за разом он внимательно осматривал зал: ни Казака, ни вчерашних «друзей». Провалиться бы им всем сквозь землю.
Но рыжий человек без двух пальцев на руке все-таки появился. Виктор взглянул на часы: без пяти десять.
Девицы долго рассаживались, звонко хохотали. Телохранители устроились за соседним столиком. Не дожидаясь заказа им подали непременную вазу с подсоленными орешками.
Кое-как дотянув номер до конца, Виктор попросил ребят отыграть следующий без него. Прислонил сакс к табурету на высоких ножках, спустился в зал. Душа не лежала объясняться с этими жлобскими, монотонно жующими физиономиями, холодно, свысока глазеющими вокруг.
До столика оставалось метров десять, и телохранители должны уже были догадаться, что он направляется именно к ним. Ни тот, ни другой не шевельнулись. Виктор остановился возле стола, из-за дурацкой робости не решаясь присесть на свободное место.
— Дело в том… Вчера меня спрашивали насчет вашего… — он затруднился подобрать подходящее слово, — ..шефа.
Один из телохранителей перестал жевать и удосужился поднять на говорящего глаза.
— То есть когда он здесь появляется, — продолжал саксофонист. — Сказали, что друзья.
Вдруг Виктор ощутил за спиной нечто похожее на порыв ветра — какую-то стремительную перемену обстановки. Выражение лица телохранителя мгновенно изменилось, черты исказились, как искажаются черты человека, готового вложить всю силу то ли в удар, то ли в бросок, то ли в рывок.
Он вскочил на ноги, и Виктор увидел невесть откуда взявшийся в руке пистолет. Музыкант явно заслонял обзор, телохранитель сбил его с ног — рукояткой пистолета по шее. В ту же секунду сзади загрохотала очередь.
Из лежачего положения Виктор увидел как изрешеченный пулями Казак оседает на пол. Изо рта, раскрывшегося в беззвучном вопле, толчками выплескивались кровавые сгустки. Одна из женщин, раненая в живот, стягивала со стола скатерть, пытаясь хоть как-то укрыться, исчезнуть.
Стрельба продолжалась — несмотря на гибель хозяина, телохранители до конца отрабатывали свой кусок хлеба. Потеряв от шока даже инстинкт самосохранения, Виктор приподнялся, встал на четвереньки. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как один из «друзей» Казака, убегая, зацепился за стул и беспомощно рухнул, ударившись головой о декоративную колонну. Потом забился в судорогах. Не просто так он споткнулся: сзади на пиджаке можно было различить две рваные дырки приличного диаметра.
Его товарищ перевернул один из массивных столов и укрылся за ним, время от времени выплевывая очередь. Но тут к телохранителям подоспела запоздалая для Казака подмога. В зал ворвались несколько человек и расстреляли второго киллера в упор. Потом ожесточенно пинали мертвое тело ногами.
За Казаком приехал реанимобиль, в котором явно, уже не было никакой надобности. Ошарашенные посетители медленно выползали из-под столов, отряхивались, не веря что остались живы. Виктор подбежал к своему драгоценному инструменту и стал лихорадочно ощупывать его, вертеть в руках, страшась обнаружить пробоины.
К тому времени, когда появилась милиция, люди Казака и остальная публика благополучно рассосались.
Кроме метрдотеля, официантов и ансамбля остались два трупа и никому не нужная, раненая в живот девица в узких обтягивающих брючках канареечного цвета.
Ударник Гена никак не мог дозвониться в «Скорую».
Музыкантам и остальному персоналу не имело смысла спешить. Их ведь не надо вычислять, достаточно обратиться к начальству. Какая разница когда допросят — сегодня, завтра? Все равно никуда не денешься от неприятной процедуры.