Где ты свою водяру бодяжишь – в подвале, в сарае? Деваться тебе некуда, братан, и скажи спасибо, что это мы на тебя вышли, а не кто-нибудь другой. Знаешь, сколько сейчас отморозков? Поставят включенный утюг на голое брюхо – соловьем запоешь. Мы с Ва… с приятелем этой ерундой не занимаемся.
– Но можем и заняться, – с угрозой вставил Прыщ.
Хозяин с хлюпаньем втянул в себя кровавые сопли и утерся рукавом байковой рубахи. Продолжая шмыгать разбитым носом и кряхтеть, он медленно встал, цепляясь за гладкий кругляк бревенчатой стены, и тряхнул головой, окончательно приходя в себя.
– Подумай, мужик, – доверительно сказал ему Кеша. – Рано или поздно к тебе все равно пришли бы – не мы, так другие. И придут, обязательно придут. Время сейчас такое, всем бабки нужны. А тут – мы. Ты нам бабки, а мы тебе защиту. Ты же солидный бизнесмен! Как же без охраны-то?
Прыщ задумчиво почесал затылок стволом револьвера. Во дает, подумал он о Кеше. Все-таки за три года я многое пропустил. В самом деле, отобрать у этого хмыря все до копейки – это, в сущности, чепуха.
Пропьем за неделю, вот и все… А тут – твердый доход. Молодец Смоктуновский!
– Надо подумать, – хлюпая носом, сказал хозяин и уселся на стоявшую у стены лавку. – Сколько вы хотите?
– Пятьдесят процентов, – не задумываясь бухнул Прыщ с самым деловым видом.
Хозяин покачал головой.
– Тогда стреляйте, – сказал он. – Вы сами подумайте, ребята: если я отдам вам пятьдесят процентов выручки, то не смогу закупить необходимое количество сырья. Значит, в следующем месяце выручка будет меньше, в следующем – еще меньше, и так далее, пока вы не выпьете из меня всю кровь. Это же производство! Его расширять надо, а не гробить… Десять процентов, ребята, и ни копейкой больше.
– Ну, ты, козлина, – взъярился Прыщ, но Кеша придержал его за рукав «варенки» и выступил вперед.
– Пятнадцать, – сказал он.
– Двенадцать, – без раздумий парировал хозяин, и тут калитка, которую никто, оказывается, не удосужился снова запереть, вдруг распахнулась настежь.
На пороге возник работяга из троллейбуса. В одной руке у него был пакет с какой-то едой, а в другой он держал бутылку водки.
– Привет, Петруха, – подслеповато щурясь в полутемном помещении, пробасил работяга. – Задержался я малость. В винно-водочном такое творится, не поверишь…
Он замолчал на полуслове, разглядев наконец, что хозяин не один.
– Ого, – сказал работяга, – да у вас тут, оказывается, весело. И ребята знакомые…
Кеша, стоявший ближе к калитке, выбросил вперед руку с самопалом. Раздался трескучий звук. Прыщ застонал с досады, уверенный, что дурак Кеша с перепугу застрелил работягу из своего дурацкого самопала, но работяга, как ни странно, даже не покачнулся, зато Кеша, широко раскинув руки, вдруг оторвался от пола, пролетел несколько метров по воздуху, с глухим грохотом врезался спиной в дверь нужника и скрылся за ней. Дверь захлопнулась, в нужнике раздался гнилой треск, придушенный вопль, и Прыщ понял, что остался с каменным работягой один на один.
Дружелюбно улыбаясь, работяга сделал шаг вперед.
– Дай ему, Фома! – крикнул хозяин примерно таким же тоном, каким подают команду собаке.
Фома снова шагнул вперед. В его левой руке по-прежнему был пакет с продуктами, а в правой вместо бутылки Прыщ разглядел только зазубренное горлышко – все остальное, очевидно, разбилось вдребезги о голову Кеши. Манохин понял, что через секунду это зазубренное, острое как бритва стекло может вонзиться ему в кишки, а может быть, и в лицо – это уж как пожелает плечистый Фома.
«Вот так рэкет», – подумал Прыщ и, не отдавая себе отчета, вскинул револьвер. Он успел трижды нажать на курок, прежде чем сообразил, что занимается ерундой. Безобидная железка, взятая только для того, чтобы обмануть хозяина, обманула его самого – уж слишком она была похожа на настоящее оружие.