— Здесь ты можешь не волноваться: ситуация под контролем. Но как снова увидят этого Фоменко, так, говорят, руки сами к «калашу» просятся.
— Вот и я примерно в том же положении, — пожаловался Григорий Иванович. — Никому здесь в Москве не могу втолковать элементарное: инвестиции в Чечню — это создание новых рабочих мест! Это, и только это, отвлечет безработную молодежь от участия в бандформированиях!
— Гриша, тебя точно сейчас никто не слушает? — спросил Ансар после паузы.
— Наконец-то ты обеспокоился… прекрасно знаешь, что можно, а что нельзя говорить по телефону. Это касается твоего вопроса. — Забельский отвел взгляд от шефа своей безопасности. — С чего ты взял, что слушают?
— Ты на публику играешь, дорогой, как на митинге выступаешь… — заметил Ансар. — Или в Думе. Может, ты это сказал для тех, кто тебя слушает, откуда я знаю?
— Ансар, ты же меня знаешь… Это все нервы, нервы… — вздохнул Забельский, — уже сам путаю, где нахожусь. То ли на пресс-конференции, то ли у себя в кабинете.
— Гриша, а вот ребята меня теребят, правда ли, что эта Оля Замятина живет с этим… Анисимовым. Ну тем самым, кто пришел на твое место в правительство? Правда, что это он тебя подсидел?
— Это не телефонный разговор, — нахмурился Забельский и, перехватив взгляд Колобова, развел руками, прижав трубку ухом к плечу: а что я могу поделать?
— Понятно… Гриша, скажи, нужны еще заложники? Для тебя не опасно?
— Это мои проблемы, — нахмурился Григорий Иванович. — И потом, что здесь дурного? Я возвращаю матерям их сыновей за свои кровные. Не беспокойся. Схема хорошо отлажена. Хотя мои завистники утверждают, что выкупы заложников не могут продолжаться до бесконечности. И они правы, если честно.
Ансар промолчал.
— Я им так и говорю, — продолжал Забельский. — А вы матерей этих несчастных солдат спросили?
Ансар по-прежнему и очень неопределенно молчал. Только недовольное посапывание доносилось в трубку.
— Опять забылся, перед кем выступаю… — опомнился Григорий Иванович.
Ансар продолжал молчать.
— Ты меня слышишь?
— Слышу, слышу…
— Ладно, договоримся так. Я все понимаю, все помню и ничего не забыл. В том числе понимаю, как подставляю тебя в этой ситуации. Но с деньгами дай мне еще пару дней.
— От меня же требуют, Гриша, ты, мол, обещал, а народ у меня, сам знаешь, молодой, горячий…
— Значит, мы с тобой их разбаловали… — устало ответил Забельский. — Хорошо. Два дня ты мне дашь?
— Без ножа режешь, Гриша… Ладно! Но чтобы точно. Уже третья неделя пошла…
— Тогда не будем терять время… — нетерпеливо ответил Григорий Иванович. — До свидания, Ансар.
Положив трубку, он взглянул на Колобова.
— Дети гор… Столь же непосредственные, сколь и наглые. Все им отдай, все им расскажи. Особенно по телефону. Но ты точно знаешь или уверен, что ФАПСИ нас не услышало?
— У них там еще нет такого прибора. — Начальник службы безопасности кивнул на свой сканер. — Я бы знал.
— Обнаглели до потери пульса… — продолжал Забельский. — Только на той неделе с таким трудом перевел им… — Он показал на пальцах.
— Аппетит приходит во время еды.
— Пять! Представляешь? А ведь я рискую всем: репутацией, положением, рейтингом…
— Собираетесь избираться? — приподнял брови Колобов. — Или обратно в правительство?
— Там посмотрим… — пожал плечами Забельский. — Для начала устроить бы хороший правительственный кризис, на западный манер, и свалить бы Анисимова… Чтобы потом с триумфом войти в новое… И чтоб меня долго уговаривали, а я отнекивался… А какой для этой цели может быть лучше повод, чем неудачи в Чечне? Или, на худой конец, аморальное поведение вице-премьера Пети Анисимова? Кстати, какой день жду от тебя обещанной кассеты о его интимной жизни. Как там у него дела с Олей Замятиной? Есть подвижки в сторону койки? Сколько еще ждать?
— Пока ничего интересного, — пробормотал Колобов, чувствуя себя виноватым. — Восемнадцатый век. Вместе читают стихи, он ей рассказывает о своих детях, как они учатся, какие пишут ему письма, когда уезжают в Англию… Держатся за руки, не сводят друг с друга глаз. Вот и весь адюльтер. Не силой же их подталкивать в постель? И потом, не забывайте, она племянница Корецкого, а с ним надо быть осторожным.
— Будем ждать… — помрачнел Забельский. — А ведь так хочется, чтобы люди были счастливы, раз нашли друг друга… Эта чертова политика им только мешает… Избираться в депутаты, говоришь? Нет, мне еще рано играть на понижение. Могут решить, что я конченый, вышел в тираж и довольствуюсь депутатским креслом.
— А вы этим воспользуйтесь. И застанете своих противников врасплох.
— Ты не прав, Федя. Политическая смерть — это когда про тебя забывают. Перестают обращать внимание, опасаться. Тогда очень тяжело снова подняться.
Лучше скажи: у тебя есть какие-нибудь предложения по проблеме Ансара?
— Чтобы за два дня… — покачал головой Колобов.
— Федя, я тебя прошу… — Хозяин прижал руки к груди. — Ты же все слышал. И я знаю, что в экстремальной ситуации ты всегда что-то придумываешь… За что и держу. Иди и думай. Дня хватит?
— И еще останется, — хмуро ответил Колобов. — Хотел вам сказать, чтобы не забыть: кажется, с этим журналистом из «Гражданской» возникает проблема.
— Ты о ком? А, об этом, о Бородине… — поморщился Забельский. — Опять статью про меня пишет? Ты ж говорил, он у тебя под колпаком и чуть ли не на поводке?
— Но до вчерашнего дня он ничего об этом не знал. А теперь заподозрил…
— Федя, я же просил, не грузи меня… — взмолился Забельский. — Иди и думай, что нам делать с этой треклятой проблемой… — Он кивнул на телефон. — Ну почему так? Почему Аллах наделил своих подданных лучшей в мире нефтью, а Иегова своих приверженцев — только проблемами, как ее добыть, купить, переработать и доставить?
— Наверное, они так разделили сферы своего влияния и ответственности… — хмыкнул бывший полковник, взглянув на часы.
— Ладно, кому ты хочешь звонить в своей бывшей «конторе»? — Забельский придвинул к нему телефон. — Звони. И кстати, когда закончится твое «выканье»? Я к тебе все время на «ты»…
— Привычка к субординации… — пожал плечами подчиненный. — Ничем не вытравишь. Опять же врачи вам не рекомендуют спиртное, а стало быть, насчет брудершафта ничего не получится. Да и в баньку совместно попариться, спинку потереть, тоже вам не рекомендуется… Наберите, если не трудно, номер Агеева Андрея Семеновича. Тоже мой преемник, кстати сказать. Вы его номер знаете наизусть. А я вот запамятовал.
— Все-то ты про меня знаешь… — бормотал Забельский, набирая номер. — И про здоровье, и вообще… Небось компромат собираешь… а? — И погрозил пальцем. — Что касается запретов врачей, то я готов их преступить в самое ближайшее время… Алло? Андрюша, здравствуй, дорогой, вот тут у меня сидит известный тебе Федор Андреевич и передает привет… Да, есть у нас проблемы с известным тебе журналистом. Да уж… Время тайных агентов прошло, а от этих журналюг, что не скрываются, а, наоборот, уже глаза всем намозолили, куда больше вреда и вони… Нет, ты лучше сам переговори с Федей… Все-таки твой бывший начальник. Ты ведь хорошо знаешь его? — вполголоса спросил Григорий Иванович Колобова, прикрыв рукой микрофон, прежде чем передать ему трубку. — Скользкий человек, по-моему.
— Как облупленного… — Колобов утвердительно кивнул, насупился и подобрался. — Когда-то ходил у меня в замах… А до того за водкой приходилось посылать… И ведь бегал, не отказывался… Алло, Андрей Семенович? — спросил он громко и уже другим тоном. — Здравия желаю!
— Федя, родной, приветствую тебя категорически! — хмыкнул голос в трубке. — О чем вы там шептались? Какие такие у тебя от меня секреты? Шучу. Есть проблемы?
— Есть кое-что… Только она скорее ваша, чем наша. Потому разговор не телефонный… И достаточно срочный.
— Значит, жду тебя, Федор Андреевич, у себя через два с половиной, нет… через три часа, чтобы наверняка. Подъезжай.