— Мы сделаем все так, как сделала бы Нильсон, — тихо проговорила она. — И пусть этот бал будет посвящен ей и тем, кто когда-то веселился вместе с ней в этом доме…
— Мамочка, научи меня танцевать, — послышался у нее за спиной настойчивый голосок Кэт. — Ну пожалуйста, мне так хочется потанцевать!
Элен посмотрела на Касси.
— Подожди, ma petite![3] — воскликнула Мадлен. — Без музыки ничего не получится. Подожди, сейчас я поставлю пластинку.
Она повернулась и выбежала из зала, оставив дверь распахнутой. С минуту все было тихо. Но вот из соседней комнаты полетели сначала робкие, а потом все более требовательные и уверенные звуки венского вальса.
Это было похоже на волшебство — музыка неслась неизвестно откуда, она заполняла собой все вокруг, на минуту Элен почудилось, что она доносится из прошлого, из тех далеких времен, когда в зале было тесно от кружащихся пар, а музыканты играли на возвышении, заглушая говор и смех гостей. Элен посмотрела на Касси, ей показалось, что им в голову пришла одна и та же мысль. Она обернулась и увидела, что Мадлен стоит в дверях и выжидательно смотрит на нее. Она шагнула к Кэт и осторожно обняла ее за талию.
Кэт подняла к ней взволнованное и слегка испуганное личико.
— Я буду тебя вести, — сказала Элен, беря ее за руку. — Не бойся. Повторяй все за мной. Ну, начали.
Первые несколько минут у Кэт ничего не получалось, она то и дело спотыкалась и наступала Элен на ноги, но через некоторое время поймала ритм и стала кружиться быстрей. Элен чувствовала, как легко и свободно движется ее крепенькое, гибкое тельце. Неожиданно Кэт подняла голову и, смеясь, взглянула на нее. Они продолжали танцевать, радуясь тому, что у них так хорошо выходит.
Затем музыка начала постепенно стихать. «Я запомню это навсегда, — подумала Элен, — этот пустой зал и этот удивительный танец. Да, да, я буду помнить их, сколько бы лет ни прошло…»
Она вдруг почувствовала усталость. Ей пришло в голову, что Кэт еще слишком мала, что через несколько лет она все забудет.
Музыка смолкла. Элен крепко сжала ручки Кэт и проговорила с настойчивостью, удивившей ее саму:
— Запомни этот день, Кэт. Пожалуйста, запомни его хорошенько.
— Вот оно, посмотри. Я получила его сегодня утром. Я знала, что оно придет. Элен не могла обо мне забыть.
Стефани протянула ему белый квадратный кусочек картона. Он заметил, что руки у нее слегка дрожат. Она потрогала пальцем черные рельефные буквы и подняла на Льюиса сияющие глаза:
— О, Льюис, я так счастлива! Я просто в себя не могу прийти от радости.
Льюис торопливо отвел взгляд. Стефани не знала, что приглашение, которого она ждала с таким нетерпением, было отправлено ей в самую последнюю очередь. Остальные гости получили его по крайней мере неделю назад. Если бы не Льюис, о Стефани вообще не вспомнили бы. Зная, как ей хочется попасть на этот бал, он будто между прочим обронил вчера в разговоре с Элен ее имя. Элен схватилась за голову:
— Ой, как же я могла забыть! Теперь она, наверное, на меня совсем обидится… Я ведь так и не позвонила ей после съемок. Как ты думаешь, еще не поздно отослать приглашение?
Льюис пожал плечами.
— Наверное, нет. В любом случае я уверен, что она не придет.
Все это происходило вчера. Льюису до сих пор не верилось, что он совершил этот чудовищный поступок. Даже сейчас, когда он воочию видел его результат, он не мог понять, как у него хватило наглости выудить у Элен это приглашение. Если бы еще речь шла о простой вечеринке, а не о грандиозном бале, на который мечтал попасть чуть ли не весь Голливуд! Это было непростительно.
Ему казалось, что своим поступком он предал не только Элен, но и Стефани. И теперь из-за своего дурацкого малодушия он целый вечер должен будет наблюдать, как его жена и его любовница веселятся под одной крышей. Представив себе эту картину, он зажмурился от ужаса. И все-таки, несмотря на угрызение совести, которое он испытывал после этого шага, он чувствовал, что решился на него не случайно, что в глубине души он всегда мечтал свести их вместе — настоящую Элен и Элен поддельную.
Он не знал, что получится из этой встречи, он надеялся только, что, увидев их рядом, он наконец разберется в том, что происходило с ним последнее время, поймет, отчего ему все чаще казалось, что настоящая Элен — не та, на которой он женился несколько лет назад, а та, которая жила на окраине города в комнате с большой кроватью, обитой вишневым бархатом.
Стефани ловко скрутила тонкими розовыми пальцами сигарету и протянула ему. Льюис закурил.
— Что с тобой? — спросила она. — У тебя такой озабоченный вид.
Она обняла его за шею и потянула на кровать. Льюис почувствовал, что перед глазами у него все поплыло. С ним и раньше такое случалось. От марихуаны голова у него становилась легкой как пушинка, ему казалось, что он летит на воздушном шаре, поднимаясь все выше и выше и глядя на мир с недосягаемой высоты.
В таком состоянии ему легко было убедить себя, что Стефани, хотя бы из чувства приличия, не рискнет пойти на бал. Но, поразмыслив, он понял, что его надежды напрасны: такое понятие, как приличие, было ей просто незнакомо.
К светским условностям Стефани относилась с детской непосредственностью и этим иногда напоминала ему Тэда. Льюис частенько ловил себя на мысли, что завидует им обоим, они жили легко и беспечно, не отягощая себя принципами и обязательствами. «Совсем как на воздушном шаре, — с усмешкой подумал Льюис, — ни забот, ни хлопот, лети себе и поплевывай на все с высоты».
Впрочем, когда дело касалось Элен, Стефани умела быть серьезной. Она испытывала к Элен искреннюю и глубокую привязанность и боготворила все, что было с ней связано. После вечеринки на побережье, когда они первый и последний раз позволили себе показаться на людях, они вели себя очень осторожно, причем Стефани беспокоилась об этом едва ли не больше Льюиса.
— Нельзя, чтобы она узнала, понимаешь? Мы не должны причинять ей боль. Ты ее муж, Льюис, и я не хочу, чтобы ты об этом забывал…
Она протянула руку и погладила его нежным легким движением, волнующим, как запах марихуаны. Пальцы ее ласково скользнули по его ногам, по завиткам волос на животе, по груди. Они двигались с томительной, возбуждающей осторожностью. Льюис закрыл глаза.
На Стефани был бледно-оранжевый шелковый пеньюар. Льюис купил его в Лондоне специально для Элен. С тех пор прошло пять лет, но ему казалось, что это было ужасно давно. Пеньюар был очень широкий, потому что, когда он купил его, Элен ждала ребенка. Недавно, роясь в шкафу, Льюис нашел его на самом дне, скомканный и забытый.
Он тихо застонал. Потом повернулся к Стефани и нашарил губами ее грудь. Ему нравилась ее грудь, она была такая тяжелая, большая, щедрая. Он почувствовал, что сосок под его губами отвердел, и сдавил его еще крепче. Он ощущал запах ее кожи и еле уловимый запах лаванды — любимый запах его детства. Он знал только двух женщин, которые перекладывали одежду муслиновыми мешочками с лавандой, так что их кожа и каждая складочка тонкого кружевного белья источала потом ее, аромат, — это были его мать и Элен. Женщина рядом с ним зашевелилась. Он положил руку ей на живот, потом скользнул ниже, туда, где ее плоть была такой восхитительной, теплой и влажной. Его пальцы погружались все глубже и глубже, ему казалось, что еще немного — и он раскроет ее как створки раковины.
Он хотел войти в нее, утонуть в уютной темноте ее лона. Он двигался медленно, на ощупь, проникая в самую сердцевину, в самую сокровенную суть ее тела, снова и снова открывая для себя его таинственные лабиринты. Он вдыхал сладкий запах лаванды, обволакивающий его со всех сторон, слышал сонное биение крови в ушах и засыпал, засыпал в объятиях своей жены, своей Элен. Он спал долго: может быть, вечность, а может быть, минуту. Потом вдруг вскрикнул и открыл глаза.
Ему приснился бродяга. Он стоял у ворот, прижимаясь лицом к прутьям, и кричал, страшно, пронзительно: «Впустите меня! Впустите!»