Надо бы на ребят поглядеть, кто они, какие, но взгляд словно прилип к одному месту, к крылышкам черного фартучка над плечами впереди сидящей девочки. Даже на учителя посмотреть не то чтобы неловко или боязно, а невозможно. Из какого-то непонятного упрямства невозможно. Агей не почувствовал в учителе человека, добро к нему расположенного. Как-то не так разговаривали с ним и классный руководитель, и Валентина Валентиновна.
А урок между тем катился быстро, весело. Валентина Валентиновна, словно дирижер, управляла прекрасно сыгравшимся оркестром.
– Начнем с портрета. – Голос у нее был светлый, легкий, и так же светло и легко ей отвечали.
Она редко называла учеников по фамилиям. Останавливала на ком-то взгляд, и это означало: говорить тебе. Ребята не только слушали и участвовали в работе, они глаз с учителя не спускали.
…Крылышки, на которые смотрел Агей, вдруг порхнули вверх. Агей даже вздрогнул. А впереди сидящая девочка уже бойко тараторила:
– Сначала мы не видим лица Пугачева. Сначала это всего лишь путник, дорожный, как называет его Пушкин. Пурга, а дорожный стоит на твердой полосе, и голос его спокоен. Это удивительное самообладание и хладнокровие успокаивают Гринева, а через мгновение ему пришлось уже удивиться тонкому чутью дорожного. Тот уловил запах дыма деревенских печей.
– Оч-чень хорошо! – сказала Валентина Валентиновна. Девочка села и, садясь, рукой откинула волосы за плечи. Золотой
ливень так и брызнул перед глазами Агея.
– Прекрасно! Прекрасно! – говорила Валентина Валентиновна, очень довольная ответом. – Но это всего лишь преддверие к портрету. Своего рода рама, причем не первая попавшаяся, а тщательно выбранная…
Встал кто-то с последней парты, Агей не поворачивал головы.
– Ну… Наружность у этого… Ну, это… Ну… лет он сорока.
– Худощав! – подсказали отвечающему.
– Ну, худощав… Глаза у него сверкали.
– Про бороду забыл! – подсказали одноклассники. Борода черная…
– Ну, чего забыл? Не забыл.
– Для камчадала прекрасно! – одобрила Валентина Валентиновна. – Ваш портрет совпадает с портретом Пушкина… Только вот это «ну». Надо в школе избавляться от дурных привычек. А то и во взрослую жизнь придете с вашими восхитительными «ну», «вообще», «это самое». А теперь вспомним сцену военного совета. Ее можно и зачитать.
Зачитывала девочка с первого стола. Личико у нее было круглое, смуглое, глаза огромные, черные, темные волосы причесаны гладко и собраны в толстую косу. Читала она почти шепотом, едва раскрывая розовые пухлые губы:
– «С любопытством стал я рассматривать сборище. Пугачев на первом месте сидел, облокотясь на стол и подпирая черную бороду своим широким кулаком».
– Громче, Чхеидзе! Что вы рот-то боитесь открыть? Это староверы черта боялись.
Девочка помолчала, ожидая, не скажет ли чего еще учитель, и продолжала читать точно так же, полушепотом, едва приоткрывая губы.
– «Черты лица его, правильные и довольно приятные, не изъявляли ничего свирепого».
– Ничего свирепого, – громко, четко продекламировала Валентина Валентиновна. – Садитесь, шептунья. Ну, а кто скажет, свиреп ли Пугачев в повести Пушкина? Повлияла ли безграничная власть над людьми на характер этого сильного, умного человека из народа?
Кто-то сказал: повлияла, потому что Пугачев сидел, как царь, и вешал не только своих прямых врагов, но приказал и Василису Егоровну унять, да еще и ведьмой ее назвал.
Была и другая точка зрения: Василиса Егоровна тоже враг. Она – представитель эксплуататорского класса. Ее добрейший Иван Кузьмич, комендант крепости, не моргнув глазом вздернул бы Пугачева, если бы только тот ему попался.
– Ульяна! – вызвала Валентина Валентиновна.
– Я думаю, власть так или иначе влияет на характер человека.