Глава 5
Гроуфилд вытащил из бумажника доллар, но на нем было изображено лицо мужчины, и он затолкал купюру обратно. Найдя доллар с женским ликом, Гроуфилд удовлетворенно кивнул. Канадские «зеленые» были ярче, серийный номер тут писали красной краской, и узор заметно отличался. Наконец, на бумажке крупными буквами было начертано «КАНАДА». Доллар Гроуфилду понравился, а значит, и коридорному тоже. Гроуфилд протянул деньги мальчишке, тот вскинул брови и проговорил:
— Сье.
Это означало «мсье». Коридорный вышел, закрыл дверь, и Гроуфилд остался в одиночестве.
Он начал зевать. Скоро челюсть свело, но Гроуфилд никак не мог остановиться и зевал во весь рот. Интересно, сломается хрящ или нет? Может, ему до конца дней будет суждено ходить с отвисшей челюстью. Как же ему тогда произносить реплики в театре? Гроуфилд завертел головой, пытаясь положить конец своей зевоте, и мало — помалу она прекратилась, а сведенный судорогой рот медленно закрылся, будто театральный занавес. Было без пяти восемь утра. Самолет принял на борт всех пассажиров только в час ночи, а потом еще два с лишним часа ждал разрешения на взлет. Гроуфилд подремал с полчасика, пока самолет стоял на земле, зато в воздухе поспать оказалось совершенно невозможно. После своей мученической кончины сын божий воскрес в новой ипостаси, как баскетболист, и всю дорогу до Квебека вел крылатую машину, будто баскетбольный мяч. Где — то на полпути снег, тучи и непогода остались позади, но поднялся ветер, который играл самолетом, как котенок — смятой сигаретной пачкой. Большую часть полета стюардессы бегали по проходу, таская пакетики, в одну сторону пустые, в другую — полные.
На рассвете Гроуфилд, наконец, приземлился в Квебеке. Самолет напоминал зачумленный корабль, и Гроуфилд немного удивился, когда аэродромное начальство разрешило пассажирам покинуть борт. Стюардесса с остекленевшими глазами, стоявшая у входа, пробормотала свое дежурное «Спасибо, что летели на нашем лайнере», и Гроуфилд решил не отвечать.
Водитель такси был угрюм, хоть и не летел в одном самолете с Гроуфилдом. От аэропорта до гостиницы было двадцать миль, дорога шла на юго — восток, где только что взошло солнце, и Гроуфилд все время просидел, прикрывая ладонью глаза. К гостинице такси подъехало с западной стороны, не примечательной ни красотой, ни драматичностью, но нынче утром Гроуфилду было не до драмы. Перемещение с чемоданом из такси в номер было довольно мудреным делом и осуществлялось в соответствии со строгим ритуалом, так что шевелить мозгами при этом почти не требовалось. Гроуфилд и не шевелил. Но в конце концов добрался, куда хотел.
У него, разумеется, были дела. Во — первых, купить новую одежду, не напичканную электроникой. Во — вторых, оглядеться и изучить гостиницу, а потом и весь город. В — третьих, придумать какой — нибудь способ без помех убраться из этой части света. Словом, дел было много, и все важные, все срочные. Гроуфилд преисполнился решимости справиться со всеми этими задачами. Но не сразу.
Спать. Сначала необходимо немного поспать. Отдых стоял на первом месте в повестке дня, а восстановив силы и обретя способность соображать, можно будет заняться разработкой планов бегства. Пока же — спать.
Но прежде — душ. После всех событий последних пятнадцати часов, перелетов, блужданий по охваченному бураном Нью — Йорку и всего прочего, Гроуфилду требовался не только отдых, но еще и омовение, и успокоение. Вероятно, слишком большое нервное напряжение не даст ему забыться, как бы ни хотелось спать, но душ во многом поправит дело.
Поэтому Гроуфилд принял душ, предварительно усеяв своей одеждой путь от середины комнаты до ванной. Он стоял под горячими струями с поникшими плечами, опущенной головой и отвисшей челюстью, стоял до тех пор, пока напряжение не начало ослабевать. Веки перестали нервно дрожать и отяжелели, и Гроуфилд понял, что теперь сможет уснуть. О да, теперь — то сможет.
Он вылез из — под душа, вытерся насухо и голышом вошел в комнату. Но так и застыл в дверях. На стуле у дальней стены сидела юная угольно — черная негритянка в зеленом брючном костюме, похожая на Робина Гуда, готового отправиться в набег с шайкой боевиков. Она оглядела Гроуфилда с ног до головы и сказала, будто обращаясь к себе самой:
— А он меньше.
— Нет, не может быть, — пробормотал Гроуфилд.
— Поверьте моему слову, — ответила она.
— Не может быть, чтобы Господь наш был столь жестокосердечным, — сказал Гроуфилд. — Я хочу только лечь спать и больше ничего. Я не желаю усложнять себе жизнь.
— Ничего сложного, — быстро ответила девушка. Несмотря на свой костюм защитного цвета, она выглядела сногсшибательно: большие сияющие глаза, коротко остриженные волосы, очень густые и курчавые, едва заметный британский выговор. — Ничего сложного, — повторила девица. — Все, что от вас требуется, это сказать мне, кто и зачем прислал вас сюда. А потом я уйду, и спите себе на здоровье.
— Врач, — ответил Гроуфилд. — На воды.
— Что?
— Меня отправил сюда мой врач. На воды.
— Какие воды? — Она скорее рассердилась, нежели растерялась.
— Меня ввели в заблуждение. Все из — за Хамфри Богарта и Клода Рейнса с их «Касабланкой», это фильм сорок второго года. Надеюсь, вы найдете выход, поскольку вы уходите, — забормотал Гроуфилд и поплелся к кровати.
Теперь уже растерянность взяла верх над раздражением.
— Что вы, черт побери, такое плетете?
— Почем мне знать? Я сплю. — Гроуфилд стащил с кровати покрывало и бросил его на пол.
— Слушайте, вы! — вскричала девица, наставляя на Гроуфилда палец. — Я вас по — хорошему спрашиваю. Если не ответите, вместо меня придет другой человек, поладить с которым будет потруднее, чем со мной.
Гроуфилд зарылся в накрахмаленные простыни.
— Не забудьте захлопнуть за собой дверь, — сказал он и без сил откинулся на подушку.
— Эй! — позвала девица. — Эй!
Глаза Гроуфилда закрылись. Может, она говорила что — то еще, но ее слова потонули в мягком шелесте крыльев Морфея.