— Он же молодой, лет двадцать шесть!
— Двадцать четыре… А вон и маманя!
Первой в комнату влетела Светка. Села на стул, взяла на колени кота и уставилась на Олю.
Мать Зины, степенная, средних лет женщина, протянула Оле руку лопаточкой:
— Клавдия Тимофеевна… А ты, Зинаида, всегда мать в неловкое положение ставишь. Давеча предупредила бы, что гостей ждешь. Я бы тесто поставила, пироги спроворила…
— Что вы, Клавдия Тимофеевна, — вступилась за Зину Оля, — мы надумали в город только утром. Так сказать, экспромт.
— Конечно, что теперь рядить… Светланка, нечего алырничать![1] Беги к Шеиным. Они вчера борова закололи. Пусть придержат для меня кило четыре. (Младшая дочь метеором выскочила из дому.) Ваша начальница тоже будет?
— Будет, — ответила Зина.
— Батюшки! Папаня-то наш, ай-я-яй, гляди, часа на три закатился! Вина надо хорошего, красненького. Я в нем не смыслю… А вы, девушки-голубушки, с дороги, чай, проголодались?
— Спасибо, — поспешила отказаться Оля. — Мы перед отъездом ели.
— Знаю я вашу еду: сухомятка, консервы. Век бы их не видела!..
— Маманя, — перебила ее Зина, — мы же не дети. Захотим — попросим. Верно, Оля?
Та кивнула.
— Вы, столичные, больно воспитанные, — сказала мать Зины.
Гриднева улыбнулась:
— Честное слово, мы сыты…
Через полчаса дом наполнился деловой суматохой.
Пришла тетя Капа — крепкая старуха, широкая в кости. Потом появился отец Зины. Он с большим достоинством представился Оле:
— Петр Григорьевич Эпов… Значит, из Москвы? А мы здешние, талышинские. С коих времен. — И отправился в сарай.
Скоро он внес в кухню, где уже усердно хлопотали женщины, двух обезглавленных петухов, остро пахнущих мокрым пером, и встал в дверях, ожидая дальнейших приказаний.
— Нечего тебе бабьи разговоры слушать, — сказала Клавдия Тимофеевна. — Ступай в сельпо. Красненького возьми, какое получше.
— Может, шампанского?
— Да хоть и его, тебе виднее.
Оле делать ничего не разрешили как гостье. Как завороженная, она смотрела на ловкие быстрые руки Клавдии Тимофеевны и тети Капы, которые с неимоверной скоростью вылепливали маленькие, аккуратные пельмени.
— Как у вас быстро получается! — не удержалась Оля.
— Это что! — покачала головой тетя Капа. — Покойница Зинаида, мать Клавдии, пошибче нашего раза в два управлялась. Бывало, соберемся втроем, за вечер целый мешок и нащелкаем. Она одна успевала больше, чем мы обеи. Значит, спроворим мешок — и на мороз… У нас это первейший запас в каждой избе. Иной раз до самой пасхи хватает. Жаль, вы к нам пораньше не выбрались. Четвертого дня сосед наш, милиционер, медведя подстрелил на охоте. Из медвежатины самые знатные пельмени получаются.
— Может, осталось еще? Не то Светланку пошлем, — сказала хозяйка.
— Куда там! Расхватали… Я интересовалась. А у вас в Москве с чем делают?
— Не знаю, — улыбнулась Оля. — В магазине покупаем.
— Батюшки! — удивилась тетя Капа. — Да сколько же рук надо, чтобы накормить тыщи народу?
— Машины делают, автоматы такие.
— Нешто, машина и тесто раскатает, чтобы не порвалось, и завернет вот так аккуратно?
— Заворачивает.
— Чудеса. Попробовать бы разок. И скоро эти машины управляются?
— Один автомат — я видела на Выставке достижений народного хозяйства — делает тысяч двадцать в час…
Тетя Капа покачала головой, расстроенная этим сообщением: ее умение показалось ей жалким и ненужным.
— Конечно, такие пельмени не сравнить с домашними, — сказала Оля.
— Это верно. Все домашнее во сто крат вкуснее магазинного! — обрадованно закивала тетя Капа. — Сделаешь, как тебе захочется: и с мясом, и с дичью, и с грибочками. С рыбкой тоже объедение!.. А помнишь, Клава, старуха Карповна, царство ей небесное, с раками делала? Обшпарит их чуток, из шеек начинку сладит. Хлопотно, зато любого сытого проймет. Архиерей наш приглашал ее готовить на пасху и в свой день ангела…
Оля жадно слушала старую женщину.
Зина в уголке разделывала птицу. В разговор не вмешивалась. Изредка посматривала на часы.
— Что это ты все на часы поглядываешь? — заметила мать. — Когда гости будут?
— Часа через полтора, — отозвалась дочь.
— Они же к Клинычеву еще заедут, — подсказала Оля.
— Я прикинула. Ну, самое большее — через два, — сказала Зина.
— Успеем. Петухи готовы? — спросила Эпова-старшая.
— Готовы, — ответила Зина.
— Запускай в кастрюлю. — Мать Зины глянула в окно. — Никак, Сенька пожаловал?
В прихожей послышался стук тяжелых сапог, и на пороге кухни появился здоровый молоденький милиционер в плащ-накидке.
— Бог в помощь, гражданки женщины… Петр Григорьевич дома?
— Благодарствуй. Чехол бы свой скинул, напустишь воды, — откликнулась хозяйка.
— Я на минутку, — сказал Сеня, но плащ снял и устроился на свободной табуретке. На его плечах красовались погоны младшего лейтенанта. — Хозяин, спрашиваю, где?
— До сельпо побег. Гости у нас, Зинкины, всей бригадой.
— За горючим, значит, — кивнул милиционер. — А чего в сельпо? Та же белоголовка, портвейн, что и в продпалатке.
— За шампанским. Начальница обещалась быть. Ученая, — пояснила Клавдия Тимофеевна.
— Верно, шампанское только в сельпо. Да на станции. — Он поглядел на Олю и почему-то усмехнулся: — Знаем эту бригаду. Прошлым месяцем пожар устроили на болотах.
— Так уж прям и пожар! — дернула плечом Зина. — Самая малость сгорела.
— Пожарная инспекция на место выезжала, — солидно сказал Сеня.
— Дело прошлое, будет вам, — вмешалась тетя Капа. — Ты лучше скажи, как это получается: медвежатины добыл, а с соседями не поделился?
Сеня поднял палец:
— Особый заказ. Самому оставил килограммов десять да Шеиным дал полстолько.
— Может, осталось что?
— Иди проверь. Катерина дома. Подчистую подобрали.
— Ладно, верим, — примирительно сказала хозяйка. — Петр тебе зачем?
— Наше дело, охотницкое.
— Раз такие секреты, заходи позднее…
— Не к спеху. Завтра забегу.
— Может, зайдешь все-таки? — настаивала Клавдия Тимофеевна.
— Дежурство у меня. Служба. — Сеня поднялся. И, обращаясь к Оле, заметил: — А вы новенькая, я всех в бригаде знаю.
— Да, я новенькая, — подтвердила та.
— Из Москвы, верно?
— Из Москвы.
— Прямо фокусник какой! — усмехнулась тетя Капа.
— Ну, желаю всем хорошо повеселиться. — Младший лейтенант милиции, довольный произведенным, эффектом, удалился.