Однажды он увидел ее, одетую в платье из брокара с большим вырезом, позволявшим «видеть эту высокую и полную грудь, по которой обмирали все придворные», и, конечно, сразу в нее влюбился…
Влюбился так, что утратил всякую веру в себя, забыл, что он красив, и внушил себе, что одно лишь небесное провидение поможет ему добиться расположения Маргариты. И тогда ему в голову пришла парадоксальная, иначе не назовешь, идея обратиться за помощью к Пресвятой Деве.
Целыми днями он с яростным упорством перебирал четки, но результатом этого была лишь мозоль, образовавшаяся на указательном пальце. Возмущенный, он решил обратиться за помощью к нечистой силе и потому попросил Козимо Руджиери, мага Екатерины Медичи, чтобы тот приворожил Маргариту.
Козимо вылепил из воска статуэтку, похожую на принцессу, надел ей на голову корону и, взяв виноградную косточку, уколол статуэтку в то место, где должно располагаться сердце. При этом он бормотал какие-то заклинания на древнееврейском…
Убежденный в могуществе подобного колдовства, Ла Моль на гнутой же день предстал перед Маргаритой с весьма уверенным видом. Темпераментная королева Наваррская и без того давно заприметила Бонифация. Покоренная его красотой, она почувствовала, как «в ней снова разгорается огонь желания», и с нетерпением ждала, когда он сделает ей хотя бы малейший намек.
В тот день он позволил себе взглянуть на нее с чуть большей настойчивостью. Маргарита тут же устремилась к нему, схватила за руку и повлекла в свою комнату, где они занялись любовью, да так шумно, что через два часа уже весь двор знал, что у королевы Наварской появился еще один любовник.
Карлу IX об этом тут же доложили. На следующую ночь он притаился на лестнице вместе с Генрихом де Гизом, бывшим любовником Маргариты, и со шпагой в руке ждал Л а Моля с намерением убить его; но никто не появился. Предупрежденный кем-то о намерениях короля, галантный поклонник провел всю ночь у королевы Наваррской.
Ла Моль был провансальцем. Лежа в постели, он не мог отказать себе в желании рассказать Маргарите о заговоре, который замышлял Генрих Наваррский, и о той важной роли, которую в этом заговоре должны были сыграть он сам и один из его друзей по имени Коконас, любовник герцогини Неверской.
Маргарита, выслушав признание, пришла в ужас. Как дочь короля, она знала, что всякий беспорядок наносит ущерб короне, и потому, несмотря на свою любовь к Ла Молю, сообщила об этом Екатерине Медичи.
Герцог Алансонскнй и король Наваррский были тут же посажены под домашний арест, а тем временем армия получила приказ выступить против мятежников Нормандии, Юга и Центра.
Видя, что дело проиграно, герцог Алансонский бросился в ноги Екатерине, рыдал, просил прощения и заявил, что именно Ла Моль и Коконас были душой заговора. Со своей стороны, Генрих Наваррский счел себя оскорбленным возводимой на него клеветой и очень энергично защищался.
Таким образом, оба инициатора заговора очистили себя от всяких подозрений, и гнев короля пал на Ла Моля и Коконаса. Им и пришлось заплатить за всех.
В один из майских дней 1574 года им сгрубили головы на Гревской площади. Тела их были четвертованы и вывешены на городских воротах на потеху черни.
С наступлением ночи герцогиня Неверская и Маргарита, чувствуя некоторые угрызения совести, послали одного из своих друзей, Жака д`Орадура, выкупить у палача головы казненных. Поцеловав их в охладевшие уста, они затем старательно уложили головы в ящики и на другой день приказали их набальзамировать.
После этого, по свидетельству историка, «они наполнили рот каждого убиенного драгоценными камнями, которые те дарили своим дамам при жизни, и обернули головы в свои самые роскошные юбки; потом все было залито свинцом и помещено в деревянные ящики. Наконец, с помощью самодельных орудий женщины выкопали две ямы на Монмартре, ведь погибшие были мучениками, и захоронили головы».
Останки Ла Моля и Коконаса ждала любопытная судьба.