— У Билли есть ребенок? — спрашивает он, явно удивленный.
Я смотрю ему в глаза.
— Да, красивый мальчик, — лгу я с каменным лицом.
Его губы расплываются в усмешке.
— Вы, девочки, уверены, что уже все расписано. Я полагаю, что она в настоящее время сидит на шее британских налогоплательщиков, ухаживая за ребенком?
Я про себя приношу Билли извинения.
— Я уверена, мы все обсудили с ней.
— Окэй, — говорит он.
— Окэй что?
— Вы получите кредит.
— Просто вот так?
— Есть одно условие.
Я сдерживаю свое дыхание.
— Ты не получишь деньги в течение следующих 42 дней.
— Почему?
— Потому что, — тихо говорит он, — в последующие 42 дня ты будешь существовать исключительно для моего удовольствия. Я планирую насытиться твоим телом до предела.
Я с трудом сглатываю.
— Ты собираешься поселить меня снова в каких-то апартаментах?
— Не в каких-то апартаментах, а в тех же самых, в которых ты жила.
Я облизываю губы, удивляясь сама себе. Я никогда не предполагала, что с такой скоростью могу принимать решения, и очередная ложь так легко удается мне.
— Есть одно небольшое затруднение. Билли встречается со своей подругой три, на самом деле, четыре ночи в неделю, и я забочусь о ее сыне.
Он ничего не упустит.
— Скажи Лауре, что тебе нужна кроватка для малыша, коляска, подогреватель для бутылочек и все остальное, ребенок может оставаться в апартаментах.
Я смотрю на него в упор, как будто вижу первый раз.
— Ты серьезно?
— У тебя есть лучший план?
Я молчу, потому что мой мозг пускается в галоп, перескакивая смысли на мысль.
— И еще одно. Билли должна иметь возможность приходить в апартаменты.
— Согласен.
— И Джек. Он крестный отец ребенка.
Он выглядит скучающим.
— Что-нибудь еще?
— Нет.
— Хорошо. У тебя что-нибудь запланировано на завтра?
Я отрицательно качаю головой.
— Прекрасно. Не занимай завтрашний день. Лаура позвонит тебе, чтобы назначить для тебя необходимые встречи.
— Окэй, если больше ничего...
Головы персонала оборачиваются, наблюдая за нами, люди тут же отводят глаза, когда встречаются со мной взглядом. Я чувствую, как мои щеки становятся пунцовыми. Черт, я никогда не смогу обратиться в этот банк снова. Я вижу управляющего банка, спешащего к нам, материал его штанин глухо ударяется о его лодыжки. Блейк поднимает указательный палец, и он резко останавливается. Блейк открывает тяжелую дверь, и мы выходим на летний воздух. Стоит по-прежнему серый день и слегка моросит.
Мы поворачиваемся друг к другу лицом.
— Почему Билли назвала своего ребенка Сораб?
— Из-за великого эпоса Рустам и Сораб.
— Да, я знаю откуда это, но почему она выбрала это имя?
— Это была дань уважения моей матери, это любимый эпос мамы.
— Хм... это самое восхитительное качество в тебе — твоя неколебимая лояльность по отношению к твоей матери.
На мгновение мы смотрим друг на друга. И вдруг я понимаю, что никогда не видела его при свете дня на улице. Даже в таком сером свете. Странно. Мы всегда встречались в течение дня в апартаментах и выходили куда-нибудь в сумерках или ночью. И в свете дня его глаза бушующее голубые, изменяющиеся в серый, с какой-то внутренней глубокой чернотой. Порыв ветра поднимает его волосы и бросает на лоб. Подумав, я протягиваю руку, чтобы убрать непослушные пряди, но он дергает головой назад, как будто отворачивается от осы.
— На этот раз ты не одурачишь меня, — выплевывает он.
Мы смотрим друг на друга, и меня поражает насколько не завуалирована его ярость и презрительность. Моя рука опускается. Я чувствую себя полностью опустошенной, словно тонна кирпичей опустилась на мою грудь, моя голова как будто набита ватой. Я не в состоянии мыслить здраво, поэтому поворачиваю голову к автобусной остановке.
— Тогда увидимся завтра, — говорю я.
— Том здесь, — отвечает он, Bentley стоит невдалеке, припаркованный у тротуара.
Я отрицательно качаю головой.
— Спасибо, но я поеду на автобусе.
— Том довезет тебя, — настаивает он, и я вспоминаю, как мы встретились в ту первую ночь в ресторане. В нем по-прежнему осталось все тоже врожденное чувство уверенности и превосходства.
— Нет, — огрызаюсь я. — Наш контракт не начнется до завтрашнего дня. Поэтому сегодня я буду решать, на каком транспорте мне ехать, — и разворачиваюсь, чтобы уйти.
Его рука молниеносно сжимает мое запястье.
— Я схвачу тебя и засуну в машину, если это необходимо. Решать тебе.
Я чувствую, как гнев бурлит внутри меня.
— Я вызову полицию.
Он действительно смеется.
— После всего, что я рассказывал тебе о своей семье — это твой ответ?
Я прогибаюсь.
— Конечно, кто мне поверит, если я буду утверждать, что Баррингтон пытался заставить меня силой сесть в машину. Пожалуйста, Блейк.
— Ну, хорошо. Том поедет с тобой на автобусе.
Я перестаю спорить, просто разворачиваюсь, открываю дверь автомобиля, и залезаю внутрь, с грохотом закрыв дверь, и смотрю прямо перед собой.
— Доброе утро, мисс Блум. Приятно видеть вас снова, — приветствует Том, не замечая моей опухшей физиономии.
— Я тоже рада тебя видеть, Том.
— Как вы? — спрашивает он, когда автомобиль трогается с места.
— Нормально, — отвечаю я, и поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Блейка. Он по-прежнему стоит на тротуаре, на том же месте, где я оставила его. Его руки вытянуты по швам, и он следит за движущимся автомобилем. Он стоит на улице, заполненной одними из самых обездоленных людей в Британии. Высокий, внушительный, выделяющийся из толпы, правитель; и все же он выглядит одиноким и брошенным. Я вспоминаю, что он давно говорил мне.
«Я не доверяю никому. Никому.»
4.
Движение как всегда перегружено, поэтому автомобиль медленно ползет по Килбурн-Хай-Стрит. Я тупо смотрю в окно и знаю, что это не сон. Это на самом деле происходит и еще... это имеет сказочную особенность. Улица выглядит такой же, только многие люди смотрят недружелюбными глазами на машину и на меня в ней. Богатых здесь не любят. Я чувствую беспокойство и тревожность. Мне необходимо немного времени, чтобы подумать, и ходьба всегда мне помогает в этом. Я прошу Тома выбросить меня у магазина.
— Вы уверены, мисс? Я не против подождать, пока вы загляните туда. Я свободен допоздна.
— Спасибо, но со мной все будет в порядке, Том. Я, возможно, увижу тебя завтра.
Том кивает.
— Хорошо. Будьте осторожны.
Захожу в маленький магазинчик и покупаю бутылку водки и пачку сигарет для Билли. Затем я медленно иду домой, специально выбрав долгий путь, поэтому прохожу мимо моего старого дома. Я стою на улице под дождем и смотрю на него. На синюю дверь, за которой мы жили с мамой, так много лет. Некоторые года были счастливыми, но большинство из них было заполнено стрессом, беспокойством и страхом. Теперь она ушла.
Мгновение я стою здесь, запрокинув лицо, и представляя, что моя мать все еще там, за этой дверью, что я могу, если захочу просто подняться по лестнице, вставить ключ в замочную скважину, открыть ее, и увидеть ее на кухне. Лысую и исхудавшую до состояния скелета, но радостную, что увидела меня. И вдруг голубая дверь открывается и выходит ребенок лет семи, с очень коротко подстриженными темными волосами.
Из внутреннего помещения дома женский голос кричит вслед: «И я хочу разменять пятерку.»
Девочка не отвечает. Просто захлопывает дверь и бежит вверх по лестнице. Она настолько дерзкая, что напоминает мне Билли. Я слышу топот ее ног по лестнице. Она проходит мимо, грязный заношенный топ, желтые шорты и загорелые ноги. И вдруг на меня нахлынувает чувство глубокой ностальгии по тем временам, когда Билли и я свободно бегали по окрестностям. В летние дни, с липкими пальцами от леденцов. У нас не было никакой ответственности и в помине. Я смотрю на девчушку, которая повернула вниз по тротуару, в сторону магазина. Тогда я медленно начинаю двигаться к высотному дому, где Билли и я сейчас живем.