Итак, великолепный Гай Эмбер вызвался заботиться о сиротах! Он обеспокоен образованием Филиппа, ведь тот, в конце концов, принадлежит к семейству Эмбер и должен унаследовать семейный бизнес. Вероятно, займет место своего отца… Никогда!
Мысли Кэрин были ясны, чисты и холодны. Она судорожно смяла лист бумаги и с поразительной точностью швырнула его в камин. Ее молодое хрупкое тело даже напряглось от презрения. Она будет заботиться о Филиппе. Всегда, пока он будет нуждаться в ней! Ей девятнадцать лет, а не девяносто, и она хорошо зарабатывает: диплом консерватории чего-нибудь да стоит! Она уже помощница учительницы музыки в школе святой Хильды, привилегированного учебного заведения для девочек, в котором когда-то училась сама. Теперь годы ее учебы оправдывают себя.
Мать упорно настаивала на этом, хотя траты на образование дочери не доставляли ей большого удовольствия. Необходимое вложение денег — называла это Ева Хартманн, вкладывая в обучение немалые суммы. Неоспоримое дарование Кэрин, унаследованное ею от отца, довершило дело.
Кэрин внимательно оглядела гостиную, не упуская малейших подробностей. Это была великолепная комната, немного поблекшая, но все еще красивая. Комната женщины, носящая следы индивидуальности хозяйки, где каждая деталь тщательно продумана матерью Кэрин. В комнате еще чувствовалось ее присутствие. Здесь не осталось и следа от их дорогого покойного отца; ничто не говорило о пребывании здесь мужчины. Только огромный, шестифутовой ширины концертный рояль, который так любил Стивен Хартманн, напоминал детям об отце, высокоодаренном пианисте.
Мать Кэрин увлекалась французскими импрессионистами, картины которых матово поблескивали со стен комнаты. Над роялем висела прекрасная репродукция Дега. Кэрин досконально изучила ее, часами рассматривая танцующую девушку в балетной пачке, окруженную сияющим ореолом. Даже книги принадлежали матери — целая стена книг в прекрасных переплетах, стоящих в нишах, перемежаясь изысканными безделушками из фарфора, хрусталя, слоновой кости и цветного стекла, особенно чудесно выглядящими при свете солнца или ламп. Кэрин снова остановила взгляд на рояле, как обычно раскрытом. Царивший на антресолях художественный беспорядок, напомнил ей об утренних отчаянных поисках мотива «Арабесок» Дебюсси. Раньше, часто, когда мать музицировала, Кэрин любила выглядывать сверху, чтобы встретить ее взгляд, устремленный на нее… на рояль… Но невидящие глаза матери, прекрасные глаза, смотрящие в одну точку, были обычно затуманены воспоминаниями.
Всегда чуткая к настроению матери, Кэрин только один раз завела с нею разговор об отце. Но мать ответила так строго и отчужденно, что у Кэрин пропало всякое желание разговаривать на эту тему: «Не будем говорить о твоем отце, Кэрин. Мне, по крайней мере, без него спокойнее».
Кэрин никогда не забывала эти слова и, наверное, никогда бы их не простила, если бы не глубокие раздумья. Отец всегда был очень дорог ей. В конце концов, она как две капли воды походила на него. Когда, прожив всю жизнь с матерью, однажды с болью в душе приходишь к выводу, что совсем не знаешь ее, это разрушительное открытие вмиг избавляет от иллюзий, и ускоряет процесс взросления.
С Евой Хартманн случилось что-то ужасное, но что именно и когда — Кэрин по младости лет не сказали. Чем дальше, тем труднее было установить подробности происшедшего, хотя она никогда не останавливалась в своих попытках раскрыть тайну. Одно было ясно — здесь не обошлось без Эмберов. На их совести лежит немалая доля вины за разочарование Евы Хартманн, за невыносимую боль, подточившую эту хрупкую женщину. Только повзрослев, Кэрин поняла, что ее мать получала болезненное удовольствие от своего страдания, и непримиримой ожесточенности, которой пользовалась, как щитом.
Ее смерть была для Кэрин ошеломляющим ударом, но после первого приступа горя, наступило чувство облегчения и освобождения от бремени, которое Ева Хартманн сознательно или неосознанно взваливала на своих детей.
Вдруг Кэрин очнулась от своих мыслей. Она выбежала из комнаты и поспешила в свою спальню. Белый балдахин над кроватью качнулся, когда она сбросила на постель свое пальто. Она сняла платье и полезла в шкаф, чтобы взять брюки и свитер. Приготовить запеканку можно минут за десять. Кэрин, была, умела и способна, но менее всего задумывалась о своих разнообразных талантах. Ей было просто некогда. Ни дня, ни ночи не проходило для нее без какой-нибудь новой заботы.
Взгляд Кэрин непроизвольно упал на старый, вставленный в рамку портрет матери и отца, и ей стоило больших усилий приглядеться к нему. С портрета на нее смотрели двое красивых молодых людей; взгляд матери был устремлен прямо в камеру; лицо ее, несмотря на старомодную прическу, поражало и даже подавляло своей красотой; отец смотрел куда-то вдаль.
Они находились в лучшей поре своей жизни; глаза и губы улыбались, они были счастливы и доверчивы. Оба смотрели в будущее с самонадеянностью молодых и уверенных в себе людей. Они тогда еще верили в свое счастье!
Семья отца Кэрин, Хартманны, принадлежала к числу пионеров виноделия в колонии; она владела небольшим, но превосходным виноградником и винным заводом, а семья ее матери, Эмберы, создали большую винодельческую фирму и теперь контролировали двадцать лучших виноградников в трех графствах, и солидную торговую компанию. С женитьбой отца и матери, объединение владений Харманнов и Эмберов стало неизбежным. Стивен Хартманн уступил в пользу Эмберов свои виноградники и завод, так как в условиях крупной винной индустрии, небольшой заводик имел мало шансов на выживание. Это было печально, но совершенно неизбежно.
Конечно, как члену семьи, Стивену предоставили прекрасно оплачиваемое место в правлении, но он был скорее артистом, чем промышленником. Промышленниками были Эмберы — Люк и два его сына, Ричард и Гай. Старший, Ричард, погиб во время прогулки верхом во владениях своего тестя: упавшая лошадь придавила его. Эта неожиданная и трагическая смерть стала причиной тяжелейшего удара, поразившего его отца. Люк Эмбер несколько месяцев находился между жизнью и смертью, но так и не смог оправиться от постигшего его горя. После кончины отца Гай Эмбер стал царствовать полностью и безраздельно, что требовало от него инициативы, мужества и сильной воли. Всеми этими качествами он обладал сполна. По общему мнению, это был человек «без единой трещины в доспехах», блестящий и преуспевающий бизнесмен, деловой и безжалостный, напоминающий своими манерами «волка в овечьей шкуре».
Но трагические события в семье Эмберов на этом не закончились. Злой рок нанес сокрушительный тройной удар.
В этом же году погиб Стивен Хартманн, и его смерть вызвала поток газетных статей о богатстве и несчастьях клана Эмберов. Газеты подробно излагали факты гибели Стивена и выдвигали множество версий этого прискорбного случая.
В Бэлль-Эмбер давался бал, на котором, разумеется, присутствовали Стивен и Ева Хартманн. Они ушли раньше по вполне объяснимой причине: между ними произошла небольшая размолвка, которую, конечно, нельзя назвать крупным скандалом. Но никто, даже Ева, не знал, что творилось на душе у Стивена, когда он на своей серебристо-серой машине врезался в столб менее чем в четырех милях от собственного дома. День, начавшийся столь блистательно, закончился ужасной аварией. Стивен погиб мгновенно, жена же его отделалась множественными мелкими ранениями. Кэрин, хотя и была очень мала, хорошо помнила, что вся семья Эмберов, забыв былые разногласия, собралась вокруг убитой горем молодой вдовы и ее двух маленьких детей. Гай Эмбер и его сестра Патриция, полная безысходного отчаяния, Марк Эмбер, единственный брат Люка Эмбера, тетушка Селия — вдова Ричарда со своими двумя детьми, Рикки и Лайаной. Дядюшки, тетушки, кузины — все Эмберы — акционеры, с удивительной охотой предлагали деньги и поддержку. Мать отклонила все эти предложения. Предавшись горю, Ева Хартманн безжалостно отреклась от своей семьи и повела горькую жизнь ожесточенной затворницы. В воспоминаниях Кэрин о матери было больше желаемого, чем действительного; к отцу же она питала самые нежные чувства. Она смотрела на его тонкое красивое лицо, лицо своего дорогого отца, ушедшего из ее жизни так внезапно и трагически, и ей почему-то казалось, что она смотрит в зеркало. Его глаза так напоминали ее собственные, те же самые золотистые глаза под разлетающимися бровями. Те же густые черные волосы, та же посадка головы, та же спокойная величавость осанки.