Когда я выполз на свет божий, голубоглазая Екатерина Сергеевна с любопытством спросила меня:
– Ну, нашли что-нибудь?
– Нет. Но, кажется, в вас в самом деле стреляли.
Калашникова криво усмехнулась:
– Я как-то в этом не сомневалась.
– И последний вопрос, – сказал я, предчувствуя, что этот вопрос – далеко не последний.
Мы втроем стояли подле оранжевого «Фиата Пунто», под начавшимся мелким дождичком влажного Рождества.
– Вы, Екатерина Сергеевна, упоминали, что
Катюша с Андреем прибыли первыми.
Особняк Вальки Лессинг, в девичестве Крюковой, помещался по Алтуфьевскому шоссе всего в семи километрах от Кольцевой автодороги. Правда, последние двести пятьдесят метров пути приходились на зимник. Катюшин «фиатик», сконструированный для езды по разным там виа де Венеттам, дважды зарывался носом в снега. Андрею приходилось вылезать из машины и подталкивать ее в толстенькую попку. Катюша в это время газовала. Визжали покрышки, стонало сцепление… Пальто профессора все уделали снежными брызгами… Наконец, когда смеркалось, подкатили к особняку.
Ворота были не заперты. Валентина Лессинг-Крюкова отличалась удивительной беспечностью. Андрей вышел из «Фиата», распахнул створки ворот. Катюша въехала во двор и впоролась в снег уже окончательно. Мотор заглох; Катя махнула рукой: «А, ладно, завтра мужики всем миром вытащат».
Катюша посигналила – и только тогда на крыльце появилась Валентина.
Валюха была в полнейшем растрепе. Нечесаные волосы, провисшие на коленках треники, немыслимая куртка, валенки. Трудно было поверить, что это – супруга преуспевающего германского бизнесмена, а в ее гардеробе имеются как минимум три шубы и не менее пяти пар изящнейших сапожек. Не считая, конечно, вечерних туалетов и несметного количества нитей жемчуга, золотых и платиновых колец, серег, браслетов и брошей, украшенных бриллиантами, топазами и изумрудами.
Однако когда Ганс-Дитрих пребывал (как нынче) в отъезде, Валентина Лессинг-Крюкова ходила в доме и на участке совершенной распустехой. И даже визит гостей не стимулировал ее причесаться, приодеться и сделать маникюр. Точнее, если бы в гости пожаловали чужие – к примеру, деловые партнеры герра Лессинга, – Валя предстала бы перед ними во всей красе: в вечернем туалете, блистая очами и драгоценностями. Но Катюша вместе с Андреем были занесены Валентиной в категорию свои – а раз так, что толку беспокоиться!..
Судя по туалету Вали, прочие гости, ожидавшиеся сегодня, также считались своими.
– Ну, дай я тебя поцелую, подруга, – Валентина обняла Катюшу. Сначала, играя на публику – на Дьячкова то есть, – троекратно ее облобызала. Потом прижала к себе, уткнулась носом в Катино пальто. Прошептала еле слышно: «Соскучилась я… Жуть прям». Наконец выпустила Катю из объятий. Сияя глазами, обратилась к Андрею:
– Иди ко мне, мой любимый.
Потрепала его по щечке и чмокнула прямо в губы. Затем сказала: «Вкусно целуешься, гад», оттолкнула профессора и громко спросила:
– Ну, что вы привезли?
– Какая ты меркантильная, Валюха! – со смехом проговорила Катя. – Не успели приехать, а ты сразу: что привезли?
– Дурочка! Я ж не к тому, что мне от вас чего-то надо! Просто, хватит ли еды, выпивки? Может, надо в город смотаться?
– Ну, на мне ты далеко не уедешь, – усмехнулась Катюша. – Я тут у тебя так в снег впоролась – завтра всей командой будем «пунту» мою вытаскивать.
– Ничего: если что, сходишь со своим, – Валя кивнула на Андрея, – в магазин пешочком. Тут недалеко, километра два.
Катя округлила глаза. Андрею показалось: сейчас она ляпнет что-нибудь резкое. Но жена сделала усилие и проглотила колкость. Засмеялась:
– А что, надо будет – и сходим. Прогуляемся.
И, без перехода, Катя добавила:
– Язва ты, Валюха! Отвыкла я от тебя.
– Ничего, привыкай, – приказала Валентина.
Андрей, пока подружки пикировались, прохаживался по участку. Протирал потеющие очки, запрокидывал голову на вековые сосны.
– Эй, господин профессор, – окликнула его Валюха, – давай выгружай пищу.
Профессор безропотно отправился к багажнику и принялся таскать из «Фиата» в дом, на кухонный стол сумки с едой и выпивкой. Валюха без стеснения осмотрела содержимое сумок и осталась, очевидно, удовлетворена. Гости привезли три литровые бутылки водки, бутыль «Мартини», граммов триста развесной красной икры в пластиковой плошке, кусок белорыбицы и нарезку семги. Кроме того, Андрей оттащил в дом кастрюлю с собственноручно приготовленным салатом из креветок с яблоками и ананасами. После этого «господин профессор» с чувством выполненного долга отправился вновь бродить по участку, очевидно, наслаждаясь и морозным воздухом, и хлопьями снега, которые падали на его непокрытую голову, лицо и очки.
Женщины остались в доме, в огромной кухне, плавно перетекавшей в гигантскую гостиную. Было так тепло, как бывает только в загородном доме, куда приходишь с морозца. Потрескивали дрова в камине, перед очагом лежала шкура белого медведя.
– Так, хлеб я купила, – хозяйка вслух принялась размышлять над провизией, разложенной на столе. – Холодец готов, оливье сделала… Овощи есть… В морозилке – грибочки… Знаешь рецепт? Собираешь осенью грибы, отвариваешь, потом заливаешь топленым маслом – и в морозилку… Стоят хоть до Нового года, хоть до Первого мая…
– Рецепт-то я знаю, да собирать некогда, – отвечала Катя. – Один раз за всю осень выбрались…
– Пусть твой профессор собирает. Он-то и готовить любит…
– А у него тоже по субботам-воскресеньям ученики…
– Ученики-ученики, – проворчала Валентина, задумчиво обозревая продукты. – Гимназистки румяные… Так, что еще?.. Настька обещала привезти шашлык на всех… Хватит! – решительно произнесла Валя. – Я думаю, всего хватит.
– А Настена будет одна? – полюбопытствовала Катюша.
– Кто ж ее знает! Одна – не одна, с девочкой – с мальчиком… Это ж Настя!.. Она партнеров меняет чаще, чем ты – колготки!..
Злой язычок был отличительной чертой фрау Валентины Лессинг-Крюковой.
– Фомич притаранит еще выпивки… – продолжила ревизию Валя.
– Ты и его позвала?
– А почему нет? Всех – так всех.
– И Мэри?
– А что делать! Договорились же: встречаемся все вместе, командой.
– Ну, ты рискуешь…
– Ничего, в доме я ей блевать не дам… И хулиганить не дам. Если что – живо на мороз… Вот ей я как раз ничего привозить не заказывала, – продолжила кулинарно-гостевой обзор хозяйка. – Что с нее взять!.. Сама б доехала! А то заснет, как в прошлый раз, на вокзале!
– Она по-прежнему пьет? – спросила Катя.
– А кто ее знает! – в сердцах проговорила Валентина. – Она то пьет, то не пьет… Да только, когда не пьет, ума у нее еще меньше… Ладно, черт с ней – пусть и она приезжает… Хоть посмотрит, в каких домах люди живут, на каких машинах ездят…
– …как одеваются… – не преминула слегка уколоть Валентину Катюша.
– Хочешь, я своего песца надену? Хочешь? Или чернобурку, что мне в прошлом году Ганс-Дитрих, черт нерусский, подарил? Хочешь? Специально для нее?
– Да ладно, Валюха, не заводись, – охолонила подругу Катюша. – С нее и дома твоего хватит.
– Вот именно, – проворчала Валентина. – Почему-то как встречаться – все ко мне ездят, а не к тебе в твою «двушку». – Валя нанесла подруге ответный укол.
Но Катя на уколы не реагировала. Вспомнилось старое, еще аэродромное, правило: когда Валька начинает ворчать, лучше молчать, в пререкания не вступать. Поэтому Катя спокойно продолжила: