— Нет.
— Зря, знаменитый город! Дмитрий Донской у нас войско собирал против Мамая, в отдельной башне сидела Марина Мнишек… ну, которая фигурировала в Смутные времена.
— Да, конечно, мы что-то про нее в школе, кажется, проходили.
— А больше ничего, в остальном грязь, рвань, пьянь и боевые действия по ночам. Вас куда, собственно, отвезти?
— В какую-нибудь гостиницу поприличнее и потише.
— Отличная гостиница «Краснопольски», но там кругом много всякой сволочи сшивается, так что лучше отвезу-ка я вас в «Барбизон».
— А эмигрантов я все-таки не люблю.
— Я вам сейчас скажу, почему вы не любите эмигрантов: потому что вы любите, когда всем одинаково плохо, и терпеть не можете, если кому-то плохо, а кому-то вражески хорошо.
Вася Злоткин обиделся и замолк. Они уже давно въехали в город, сиявший пожаром своих огней, — в автомобиль залетал ласковый ветерок, снегу тут не было и в помине. Таксист плавно остановился у гостиницы «Барбизон», обернулся к Злоткину и сказал:
— Слушай, друг, давай споем на прощанье песню…
Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина…
Василий Злоткин петь был не в настроении, но неудобно было отказать таксисту, и он запел.
В гостинице «Барбизон» он снял номер за 450 гульденов в сутки, принял ванну, достал из бара мерзавчик шотландского виски, завалился на постель, нашарил в сумке одно из писем бывшей своей жены и принялся за него в надежде начитать сон.
«Милый Вася!
Здешний воздух действует на меня так благотворно, что я почти забыла о своей хвори. Правда, вечерами температура поднимается до 37,2